в снегу рябину снегири.
Рисунки эти на стекле он вытер
И улыбнулся важности того,
Что привело его в холодный Питер
В доверчивости сердца своего.
Взял телефон, молился каждой цифре,
Один, один… У всех – свои дела.
Она давно уже была на Кипре.
Или в Москве. Но трубку не взяла.
Читал стихи псалмов, плясали строфы,
Ять виделся, как твёрдый, мягкий знак,
И плавали в глазах Мариенгофы
Да Эрлихи, которых он не знал…
Таинственный ли чёрный посетитель
В душе навек оставил чёткий след,
Но воссияла белая обитель,
Когда стемнело и включили свет.
Окно от жара внутреннего взмокло,
И снова, проступив между портьер,
Вся жизнь цвела рисунками на стёклах
В гостинице с названьем «Англетер».
Песня срезанного камыша
В. В. Маяковскому и С. А. Есенину
Мы сидели в кафе Петербурга.
Кокаиновый дым сигарилл
Музыкальные руки хирурга
И ваш профиль слегка серебрил,
Жёсткий ёжик волос, о который
Укололась газетная шваль…
И звала ваша кровь через поры,
Как улыбка зовёт сквозь вуаль.
Но когда на ступенях шантана
Махаоном явилась она,
Вы ушли с головой в глубь стакана
И достигли хрустального дна;
И на сцену, пусть зал – хам на хаме,
Вы взошли, не теряющий стать,
Со своими больными стихами
И потребностью сердца – читать…
Вы хрипели в конце… И в начале…
Все размеры и ритмы круша…
Только в душах притихших звучали
Песни срезанного камыша…
Через час, когда ваша Лаура
Подошла попросить прикурить,
Вы сквозь зубы ответили хмуро,
Осуждая излишнюю прыть,
Как большой стригунок-жеребёнок,
Даже спичка сломалась в руке…
Но влетел златокудрый ребёнок —
Настоящий Амур в пиджаке.
Из-за ткани ль дурацкого фрака
Вы ругались, крича: «Матерьял!..»?
Ещё миг бы – и вспыхнула драка,
Только он интерес потерял,
Отскочил – отутюжен, надушен,
Сел к той девушке, свистнув мотив,
Пару строк своих спел в её уши
И умчался, с собой прихватив…
…С женским полом выходит коряво —
Всё поэзия да круговерть…
Даже тот, златоусто-кудрявый,
Пусть на время – увёл у вас… Смерть.
Светлый Чёрный человек
Я не буду дела лопатить,
Не нужна мне бумажная пыль.
Не нуждается в адвокате
Про Есенина славная быль!
Не хочу корпеть над строкою,
Разжигающей снова злость —
Сверху сброшена властной рукою
Мемуарная жёлтая кость.
Что осталось нам в настоящем,
Это знает любой архивист.
Бледный куст,