это пытался сделать Рейнгольд, исправлен чужой рукой, как это возможно со многими произведениями искусства.
LITERATUR: Friedrich Harms, Die Philosophie seit Kant, Berlin 1876
ЭРНСТ МАРКУС
Проблема познания [КАК ФИЛОСОФСТВОВАТЬ С ПОМОЩЬЮ ГРАВИРОВАЛЬНОЙ ИГЛЫ]
Прелюдия
Философская Вальпургиева ночь
«Но скажи мне, стоим ли мы?
Или мы идем дальше,
Все, все, кажется, вертится».
От Канта к проблеме познания. Неосведомленный читатель будет поражен, узнав, что был человек, который утверждал, что открыл точную науку, до сих пор неизвестную, то есть равную по рангу математике и физике, а потому совершенно неоспоримую и совершенно новую, о которой (по его собственному выражению) «до сих пор ничего не было и в мечтах». Он будет поражен тем, что этот человек из-за своего открытия сравнил себя с Коперником (первым основателем современной астрономической системы). Он скажет: «У этого человека есть мужество» или «чертовски скромный парень».
Но тот, кто это сказал, на самом деле был очень скромным, добрым, непритязательным человеком, который надеялся лишь на то, что в будущем встретится не со своими великими коллегами по философии, а со своим старым слугой Лампе, потому что предпочитал общество особо праведных душ любому другому. Тот, кто говорил это, был также человеком, который был не только против лжи, но и против небрежного нарушения истины, и особенно против небрежного распространения заблуждений в высшей степени. Он также был человеком, который впервые создал науку о происхождении неподвижной звездной системы, которая по существу признана и сегодня, вплоть до мельчайших деталей. Этот человек – наш старый, дорогой Кант, который известен большинству людей лишь по темным слухам и противоречивым интермедиям.
Итак, если этот скромный человек, боязливо избегающий любого нарушения истины, прав, то существует новая, истинная, точная наука наравне с астрономией, математикой и физикой, то есть наука совершенной точности, хотя «даже сегодня мы еще не можем мечтать о ней».
Читатель, восприимчивый к сенсационным новостям, спросит себя, спит он или бодрствует, и, придя в себя, скажет: «Какая тысяча! Это что-то совершенно новое и даже одно из тех редких или невозможных известий, которым уже более ста лет. Если это так, то где же люди, которым государство поручило культивировать существующие науки, присваивать и распространять новые открытия? Неужели эти люди спят? Разве не сказочно в высшей степени, что назначенные хранители и блюстители науки даже не подозревают, что существует совершенно новая точная наука, открытая Кантом. Я еще ничего не слышал о ней. Я слышал только, что Кант написал в своей «Критике чистого разума» всякие завитушки, которые трудно понять, что он противоречит сам себе самым серьезным образом, что он находится в конфликте с «современным» естествознанием и что дарвинизм