и, вынув из кармана большой темный футляр, подошел к моей матери.
– По словесному приказанию моего умершего господина, графа, на память о нем, – сказал он, передавая футляр.
На нежно-голубом бархате лежало чудное колье из жемчуга. Застежкой к нему служила голова змеи художественной работы, с двумя крупными зелеными глазами. Изумруды, их изображавшие, были большой стоимости и как-то загадочно мерцали.
Все колье было особенное и стоило немало денег, конечно…
Вдруг Гарри прервал чтение.
– Не знаю, известно ли вам, что на груди у Вицли-Пуцли было ожерелье из жемчуга, вернее, из жемчужной змеи с зелеными глазами, и оно имело какую-то таинственную силу. Ожерелье пропало, когда испанцы разорили храм Вицли-Пуцли.
Подождав минуту, но видя, что Гарри молчит, Карл Иванович продолжал:
Мать взглянула на отца, тот утвердительно кивнул головою.
Мать приняла подарок. Лучше бы она отказалась от него!..
Но прощай, «она» послала за мной… о, я счастливейший из людей!
Д.
Альф, милый Альф, дорогой Альф, она меня любит, любит… мы объяснились! «Она» меня любит. Это нарочно «она» прошла мимо. Ей хотелось, чтобы я пошел за ней. Как я счастлив! «Она» и родина, что нужно еще человеку?
Прощай. Бегу за розами.
Д.
Как я уже писал тебе, все шло по-старому, и если смерть дочери садовника и огорчила мать, то все же она была совершенно здорова…
– Какая смерть, когда? – раздались вопросы.
– Видимо, пропущено одно письмо, – ответил Карл Иванович.
– Ну, дальше, – сказал хозяин.
…совершенно здорова, вплоть до роковой ночи.
Происшествия этой ночи крепко врезались мне в память, хотя до сих пор во многом они для меня загадочны.
Люси и я, мы спали через комнату от нашей матери, под надзором Катерины.
Среди ночи меня разбудил страшный крик: откуда он, я не знал. Сев на кровати, я стал слушать: в доме была суматоха, хлопали двери, слышались шаги и голоса.
Окликнув Катерину, я убедился, что ее нет в комнате. На меня напал страх. Босиком, в одной рубашке, я бросился в спальню матери. Там было много народа.
Мать лежала без чувств на высоко приподнятых подушках, бледная, как ее белые наволочки и ночная кофта. На груди, на белом полотне, я заметил кровавые пятна. Отец наклонился над больной, а старый наш доктор вливал ей лекарство в рот.
Кругом толпились испуганные слуги.
Через несколько минут мать очнулась и боязливо осмотрела комнату.
– Фредди, это ты? Фредди, ты прогнал его?
– Кого «его», моя дорогая?
– Его, дедушку, не пускай его, не пускай!
– Успокойся, милая, никого нет, дедушка умер, а ты видела сон.
– Сон, да, сон, но как ясно, – пробормотала мать. – Нет, это не сон!.. – снова заговорила она. – Правда, я уснула, но вдруг почувствовала, что кто-то вошел в комнату,