тени. Вот были, а вот уже и нет… и Евдокия даже усомнилась, были ли они вовсе, не примерещились бы…
Однако неподвижное тело князя-некроманта, у которого хлопотала Нюся, здраво рассудившая, что большое чувство начинается с малого, говорило, что тени оные обладали некоторой материальностью. Да и дырки в потолке…
– Проводник, собака, сдал… – Себастьян поднял книжицу, не то «Морфологию», не то «Метафизику», не то иной, не менее ценный труд. – А панна наша…
– Погодите… – Яська вернулась, чему Себастьян совершенно не обрадовался. И книжку выставил между рыжею разбойницей и собою, будто бы книжка эта и вправду могла послужить защитой.
– Милостивая панна чегось забыла?
– Твоя правда, – Яська кривовато усмехнулась, – забыла… как есть забыла…
– Чего?
– Поблагодарить одного человека…
Нюся, чуя конкурентку – рыжих девок она отродясь недолюбливала, полагая рыжину в космах Хельмовой меткой, – распростерлась над князем. Этакого жениха она не собиралась уступать без бою. И пущай револьвера у Нюси нема, зато есть мечта и кулаки. А кулаками своими Нюся третьего года кабана зашибла.
Впрочем, поверженный князь разбойницу интересовал мало, она остановилась около панны Зузинской, которая сидела на лавке и, причитая, гладила пальцы. Без перстней они гляделись голыми.
– Узнаешь меня? – поинтересовалась Яська.
– Н-нет… – Панна Зузинская никогда не запоминала лиц, поначалу свойство это несколько мешало ее работе, но когда она соизволила пересмотреть некоторые принципы оной работы, найти, так сказать, альтернативу, то и отсутствие памяти восприняла как благо.
– Даже так, – с мрачным удовлетворением произнесла Яська. – И почему я в том не сомневалась?
Она вытащила револьвер.
Панна Зузинская того не испугалась, поскольку до конца не способна была поверить, что умрет.
И револьвер выглядел едва ли не игрушечным, и девица эта… наглая девица… но безвредная, поелику за жизнь свою и карьеру панна Зузинская перевидала великое множество девиц.
А потому…
Было жаль перстней.
Конечно, ей хватит на новые, да и в заветной шкатулочке в домике приличном, в коем панна Зузинская обреталась, лежат перстней дюжины. И колечки. И цепочки. И прочие мелкие женские радости. Есть даже эгретка из перьев цапли, оставшаяся после одной особливо нарядной невесты…
…и шелковых лент целая коробка.
О лентах думалось, об эгретке этой, надеть которую так и не выпало случая, и еще о том, что надо бы поднять цену, поелику девок вблизи границы не осталось, а с Познаньску возить тяжко, не говоря уже о том, что небезопасно.
– А я все-таки надеялась, что ты нас помнишь, – с печалью в голосе произнесла Яська, прозванная в народе Рудой.
И спустила курок.
Хлопнул выстрел. Заголосила, оживая, девка, чьего имени Яська не знала, зато знала, что ныне у этой девки появился шанс. Выйдет ли