резко остановился, выдохнув по-охотничьи. Ноздрей коснулось сладкое трупное зловоние. Клах, идущий сзади, тоже замер. Неважно, что сигнал опасности подал младший: кто первый учуял, тот и командует.
Нарти сделал осторожный шаг, затем второй. Перед ним, наполовину погрузившись в раздавшийся мох, лежал труп. Мальчишка лет десяти, может быть, двенадцати. Он лежал скорчившись, поджав колени к животу. Рядом не было никакой ноши, вообще ничего. Разложение сильно затронуло умершего, так что выражения лица было не разобрать.
– Что с ним? – Нарти говорил шепотом, словно громкий звук мог нарушить хрупкое равновесие происходящего.
– Он умер, – произнес Клах очевидное.
– Но кто его убил? Моховые тараканы обглодали бы скелет начисто, а других хищников здесь нет.
– Он умер сам. Его выгнали в Прорву, но он не пошел на ту сторону, а лег в мох и умер. Умер от горя.
– Он был плохой?
– Он был такой же, как ты или я. Все мы к определенному возрасту становимся несносными мальчишками, так что матерям не остается ничего, кроме как выгнать нас из дома. Выгнать в Прорву. Некоторые изгои приходят на нашу сторону (ты знаешь, это не так трудно), но часть остается здесь и умирает. Их убивает сознание, что они теперь совсем одни и никому не нужны.
– А теперь мы идем просить прощения хотя бы для некоторых, которые не самые плохие?
Клах усмехнулся и положил руку на плечо Нарти.
– Идем. Тут уже близко. Лучше ты сам увидишь. А рассказывать… ты все равно не сможешь поверить словам. Ведь недаром те, кто остался жив, почти ничего не помнят о своем детстве и совсем ничего о том, как их выгоняли. А если кто и помнит, то молчит.
Край Прорвы надвигался, обозначая себя лесистыми островками и сплошной стеной кустов. Солнце жарило по-летнему, и не верилось, что утром пал такой мороз, что в укрывище образовалась ледяная пробка. Одежда на идущих давно просохла, и даже пот высыхал быстрее, чем выступал.
Потом край Прорвы, к которому они так долго шагали, неожиданно оказался рядом, Клах и Нарти ступили на сухое и, продираясь сквозь кусты, двинулись в гору. Нарти не мог бы сказать, что именно он ожидал увидеть здесь, но уж никак не берег, точно такой же, что и возле селения. Хотя был он такой же, да не такой. Спокойно воспринимать происходящее не давало сознание, что это ТОТ берег, о жизни на котором не сохранилось никакой памяти, кроме тянущей боли в груди. И ведь никого не обвинишь: сам виноват, что был не такой, как надо.
Еще с моховины, когда до берега оставалось полчаса хода, Клах показал приметный изгиб холмов, куда следует выходить проводникам. Нарти не очень понял – то ли это место, где их будут ждать, то ли там просто разрешено появляться чужакам, но место запомнил, чтобы на будущий год выйти туда, не блуждая лишку.
За полосой кустов начинался склон холма, пологий и совершенно голый, так что пасущееся животное проводники заметили одновременно. Больше всего оно напоминало обыкновенного домашнего быка, но не надо быть ни охотником, ни