что еще остается, если нет способа обратиться к мужчинам напрямую. Ну а женщины есть женщины – не могут показаться мне на глаза, пока не украсят себя разными лентами и побрякушками… Как будто без этой мишуры мое слово до них не дойдет! К примеру, сегодня миссис Добсон… Какое счастье, Филлис, что хоть ты не думаешь о нарядах!
Филлис зарделась, потупилась и пристыженно ответила:
– Боюсь, я ничем не лучше других, отец. Я мечтала бы повязать на шее красивую яркую ленту вроде тех, что носят дочки сквайра.
– Ах, пастор, это ведь естественно! – вступилась за женский пол миссис Холмен. – Признаться, я сама была бы не прочь ходить в шелках, а не в ситце!
– Забота о нарядах от лукавого, – хмуро изрек ее супруг. – Человека красят скромность и терпение. Но если на то пошло, жена, – прибавил он, внезапно что-то вспомнив, – я тоже не без греха! Не могли бы мы сменить спальню – перейти в серую комнату?
– В серую комнату?.. Что, прямо сейчас, на ночь глядя? – Миссис Холмен растерянно посмотрела на мужа.
– Да, – подтвердил он. – Это уберегло бы меня от искушения – я день за днем поддаюсь гневу. Полюбуйтесь на мой подбородок! Нынче утром опять порезался бритвой… а до этого в среду – не сосчитать, сколько раз за последнее время! А все от злости: не могу спокойно смотреть на Тимоти Купера, на его, с позволения сказать, работу на скотном дворе.
– Тимоти – шалопай и бездельник, каких поискать! – поддакнула миссис Холмен. – Зря получает свое жалованье, потому как почти ни к чему не пригоден, а то немногое, с чем мог бы управиться, делает спустя рукава.
– То-то и оно, – вздохнул пастор. – Про таких говорят «полоумный»… Что не помешало ему обзавестись женой и детьми.
– Тем хуже: не о себе, так о своей семье подумал бы!
– Но тут уже ничего не изменишь. Если я его прогоню, он останется на бобах, никто не даст ему работы. Однако смотреть по утрам, как он слоняется по скотному двору, выше моих сил! А я все же смотрю – смотрю и растравляю себе душу богопротивной злобой… не говоря о порезах. Боюсь, недалек тот день, когда мое терпение лопнет и я его вышвырну. И тогда его несчастное семейство будет голодать. Уж лучше бы нам от греха подальше перебраться в серую комнату.
Что еще рассказать о моем первом визите на ферму Холменов? Помню, как в воскресенье мы чинно шли пешком на службу в Хитбридж по деревенским дорогам, минуя порыжелые поля и деревья в пятнах багрянца – приметы наступающей осени. Пастор вышагивал впереди, заложив руки за спину и низко склонив голову («Обдумывает сегодняшнюю проповедь», – пояснила миссис Холмен), и мы, шедшие позади, переговаривались редко и вполголоса, чтобы не сбить его с мысли. Однако молчание не мешало мне наблюдать, как вдоль всего нашего пути богатые и бедные одинаково почтительно приветствуют пастора, который кивком или взмахом руки посылает ответный привет, не произнося ни слова. По мере приближения к Хитбриджу нам все чаще попадались навстречу молодые люди, бросавшие восхищенные взгляды на Филлис. Это заставило меня посмотреть