Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 4
азворачивает события истории России с позиции взаимоотношений человека с Богом. Автор приподнимает исторические факты, которые до сих пор не были раскрыты академической школой, анализирует их с точки зрения христианской философии. Например, образование Руси, имеющей два основания – духовное и политическое, крещение, произошедшее далеко не в привычной интерпретации современной исторической наукой, которое следует правильнее обозначить крещением в омоложение, чем в спасение, в справедливость, чем в милость, «сумасшествие» Ивана IV Грозного, который всей своей силой олицетворял это русское крещение, вылившееся затем все это в сумасшествие Смутного времени, реформатор Никон, искавший не новых начал, а старых взаимоотношений. Показывается, как русская система сопротивляется силе ее цивилизующей, впадая тем в состояние, точно сказанное классиком – «шаг вперед, и два назад» – в свою молодость, чему яркое подтверждение служит деспотичное и в то же время реформаторское правление Петра I, а затем развернувшаяся морально-политическая эпопея трилогии в лице Петра III, Екатерины II и Павла I. В представленной публикации приводится разбор появления материализма как закономерный итог увлечения сверхъестественным и анализ марксистского «Капитала», ставшее основанием наступившей в XX в. в Восточной Европе (России) «новой» эры – необычайной молодости высшей фазы общественной справедливости в идеальном воплощении состояния высокого достоинства кристаллизованного матриархата.
Продолжение царствование Петра Алексеевича. Реформы внешнего характера. Строительство Санкт-Петербурга
В нашем воображении исторический образ Петра Великого до сих пор приравнен к царю-плотнику, работающему на корабельной верфи, с топором в руках. Тому легко отыскать разгадку. Пётр строил не одни корабли, он был строителем во всем своем государственном управлении; топор тесал бревна, но его же тяжелые и нередко по своей грубости ошибочные удары ложились на весь уклад русской жизни. Законодательная деятельность Преобразователя – это та же спешная работа на верфи, с той лишь разницей, что при постройке кораблей есть готовый план, а при государственном строительстве Петра, как сам державный работник, так и его сотрудники действовали ощупью, с трудом выясняя себе детали работы по мере ее суетливого исполнения.
Царствование Петра оставило более 3000 указаний, написанных большей частью или самим царем, или под его непосредственным руководством. Мысль, что государь всемогущ – не только de jure, как Божий помазанник и как лицо, которому народ передал свою свободу, но и de facto, ввиду полной зависимости судьбы народа от способа управления – красной нитью проходит через все практическую деятельность Преобразователя. По государственно-правовым воззрениям XVII века, обязанность государя – воспитывать народ, насаждая при этом «обще благо». До потопа, по мнению хорошо знакомому Петру, Пуфендорфа, не могло быть государства, потому что, будь государственная власть, она не дала бы людям впасть в прегрешение. Каков царь, таковы и подданные, «понеже по примеру Королевскому и подданныи жителствуют»1. Для русских, как их себе представлял Пуфендорф, тем более необходима сильная власть: «Рабское Россиян повиновение, зело силы их укрепляет и умножает»2.
Выросшее в военных условиях законодательство этого периода времени представляет значительные особенности и по форме, и по содержанию: по словам В. О. Ключевского, петровская «реформа шла среди растерянной суматохи, какой обычно сопровождается война. Нужды и затруднения, какие она вызывала на каждом шагу, заставляли Петра спешить. Война сообщала реформе нервозный, лихорадочный пульс, болезненно-ускоренный ход»3. Недоработанность, торопливость – вот первая особенность Петровского законодательства. Но в литературе отмечена и другая особенность, вытекавшая из стремления Преобразователя, несмотря на трудные условия царствования, внести в него некоторые новые взгляды. Старое, допетровское законодательство ставило задачей действовать по преимуществу страхом, мало заботясь о том, понимают или не понимают подданные целесообразность предписанного. Указам же Петра обыкновенно предшествует попытка объяснить цель законодательства и его важность, отчего их угроза становится еще суровее: представляется вдвойне преступным тот, кто нарушал закон после его разъяснения. Типичный этому духу является указ 17 апреля 1722 г. о повиновении законам: «понеже ничто так ко управлению Государства нужно есть, как крепкое хранение прав гражданских, понеже всуе законы писаны, когда их не хранить или ими играть в карты»4, начинает законодатель, а затем, за длинной мотивировкой, приглашающей повиноваться законам не за страх, а за совесть, следует угроза: «Буде же кто сей Наш указ преступить под какою отговоркою ни есть, следую правилам Гагариновым [князя Гагарина, сибирского губернатора, казненного за лихоимство]: тот, яко нарушитель прав Государственных и противник власти»5, в свою очередь «казнен будет смертью