наипытливейшим… терапевтом каким-то или лор-врачом с зеркалом во лбу.
– А ты совсем, совсем… Не такая, оказывается, – протянул он в несерьезной задумчивости, не стирая улыбки, затягиваясь сигаретой и пятясь с ней поближе к двери.
– Это… приговор? – без тени волнения спросила я, став сразу окончательно усталой, чтобы волноваться. Хорошо, когда нет сил печалиться. “Да ладно, делов-то! Встала, да пошла: никто никому… ничего”.
– Не знаю, – продолжая улыбаться и пристально глядя на меня, теперь уже как художник на натуру с разных точек: то приближаясь то отодвигаясь.
Этого только не хватало! Я ехала столько времени, что сама уже не помню, какой была в начале пути.
– А вот это придётся снять, – заявил Лев-стилист, лениво указывая на птицу на моей груди – остроконечного Кондора!
Разумеется, он не мог знать, что это за птица, что она прилетела ко мне с
другой стороны Земли и вообще… Таких больше нет. Ухватилась за своё достояние рукой.
– С чего это?
Да! С какой стати! Только со мной она и живёт. Тонкость, с которой были
сделаны его крылья и клюв были непревзойдёнными.
– Она может оцарапать тебе лицо, когда я буду снимать кофточку.
«Львиное» лицо осталось индифферентным. До скуки.
– Но… ты ведь не будешь её снимать, – находчивость, вообще, надо сказать, одна из сильных моих сторон.
– Как это не буду? Буду. А как же? Да!
И где он только взял это своё “А как же? Да!” – в письмах ещё начал меня им терроризировать. Хоть бы как-нибудь, не знаю: «А как же? Да вот так же!». А то… нагло как-то: «Я самоуверен и бесстыж!»
– Никакая ты не азиатка. Скулы? Не-а, не тянут. Вполне европейка, – продолжал он свой досмотр, вертя мною, как ему вздумается, а дым его сигареты и не думал идти в коридор, несмотря на энергичные пассы.
– Ты что? Ты расист, что ли? Докопался тоже – скулы, не скулы!
– Я их запомнил по фотке.
– Если б мне хоть душ, а? Нормальный, – содрогнувшись при воспоминании о вагонном, и порядком натерпевшись разглядывания меня в лупу, почти простонала я из последних сил.
– Это конечно. Только это… Не вздумай уходить раньше времени. Даже если покажется что-нить такое. Из меня ведь сантиментов долотом не выбьешь. Так что…
– Каким еще долотом?
– Ладно, не обращай. Лучше во чё: а как насчёт обещанного? Кто будет предъявлять себя в детстве, на горшочке? Думаешь, я забыл? – расплывшись в своей фирменной улыбке пуще прежнего.
Меня с самого начала возмущали эти дурацкие обвинения – в якобы ненормально повышенной интеллектуальности… Сейчас, вообще, совсем не это главное. Не пора ли уже задать моему другу иной вопрос, всего один – нормальный, честный вопрос. Пусть даст честный ответ: не знает ли он, зачем с такой настойчивостью звал меня к себе целых четыреста лет?
– Лёв, послушай…
Резко оторвавшись от дверного косяка, Лев рухнул перед моим креслом на корточки и схватил за руки – за