и грязную работу. Он не толстый, как Фигг, но видно, что он не пропускает ни одного приема пищи, и ест он явно не ту кашу, на которой мы вынуждены выживать. Штаны на нем того же фасона, что и у парней-рабов клинка – как говорит Фигг, их носят жители пустынь и Полуденного Двора. Будто она хоть раз покидала эти стены!
Я вижу Тиллео, но не смотрю на него: взглянуть на него в упор – это преступление, за подобную дерзость тебя порежут на куски.
Мне подобное сошло с рук, когда я, закованная в цепи, впервые встретила его, лежа на полу в опустевшем кабинете Дорсина. Но когда мои глаза встретились с его глазами в следующий раз, мне потребовались недели, чтобы оправиться от последствий.
– Наши гости будут здесь в течение часа, – сообщает он нам. Его голос живой и звучит так уверенно, что нам мигом становится легче – хоть в авторитете Тиллео нам не приходится сомневаться. – Вы поприветствуете их и проследуете в их покои, где будете делать все, что от вас потребуют. – Его взгляд скользит по нашим недвижимым фигурам, рассматривая каждого по отдельности.
Я чувствую, как его взгляд выхватывает рабов из шеренги, придирчиво изучает нас, выискивая недостатки или что-то, за что можно наказать.
Каждый из нас задерживает дыхание, когда взгляд Тиллео проходится по новой жертве – мы знаем, что любая мелочь может вмиг изменить наши судьбы, как это случилось со многими другими.
– Линэ, Кирид и Энси, вы свободны, – равнодушно бросает Тиллео – будто два его последних слова только что не похоронили все мечты и надежды этих троих фейри.
Не знаю, что именно вызвало его недовольство, но вышло вот так: их надеждам найти свое место в каком-нибудь Ордене и вырваться из жестоких лап Тиллео пришел конец.
– Нет! – умоляет Линэ, и у меня живот сводит от ее идиотизма.
Мне хочется прикрикнуть на нее, сказать, чтобы она заткнулась. Ей было бы лучше молчать. Но я сдерживаю свой порыв, покорно застыв на месте, потому что я знаю – мне тоже лучше молчать. В моей голове крутятся мысли о том, что с ней сделают за то, что она раскрыла рот без разрешения.
Одно дело – пререкаться со стражниками или учителями, но Тиллео – это совсем другое. Кирид и Энси бесшумно выходят из столовой, покорно принимая судьбу и отдавая себя в руки Тиллео.
– Господин, пожалуйста, чего бы ты ни пожелал, я сделаю это! – продолжает умолять Линэ, и я слышу в ее голосе слезы – я даже уверена, что они текут сейчас по ее щекам.
С тем же успехом она могла бы вручить бездушному фейри перед нами свидетельство о своей смерти. В моей груди оживает тревога, но я пытаюсь поставить себя на место Линэ. Если бы меня вдруг отправили торговать телом, как ее, я бы, вероятно, тоже начала бы молить о пощаде. Но правда гонит эту ложь из моей головы прочь, словно ядовитого гада. Конечно, я была бы раздавлена, но я бы не совершила подобной глупости. Да, лучше умереть, чем провести остаток жизни, лежа на спине и разглядывая бесконечную вереницу членов, что будут тыкаться тебе меж бедер. Но открыть рот в присутствии Тиллео