сказала она, гладя чёрный бок, – теперь ты мой. Не подведи, милый».
– Давайте, давайте, – поддержала Нина Ивановна. – Такое событие, обязательно нужно.
– Не волнуйтесь, я умею, – заверил таксист, доставая из салона фотоаппарат под насторожённым прищуренным взглядом Регины. – Становитесь.
Умеет он, как же. Регина долго потом кривилась, глядя на это фото. На нём так и остались в истории яркие пятна пробивающегося через ветки ближайших деревьев солнца. Широкая тень через всё лицо самой Регины, зажмурившаяся так не вовремя маленькая седая Нина Ивановна, вцепившаяся в локоть сына. Глядящий куда-то в сторону Андрей. Переделать бы, но теперь уж как есть. И только маленький розовый сверток получился идеально. Его не портили ни тени, ни пятна, ни кривые руки фотографа. Первый отпечаток жизни длиной в три дня, первый документальный след в истории.
Имя появилось неожиданно. Они уже сели в такси и медленно ползли по улицам городка в сторону дома, когда Регина четко сказала:
– Элла.
– Что? – повернулась к ней свекровь, успевшая отобрать внучку и теперь покачивающая её на руках на заднем сиденье.
– Её будут звать Элла, – повторила Регина.
– Элла Андреевна Стольникова. Красиво, – отозвался после задумчивой паузы Андрей.
Нина Ивановна промолчала. Прозрачно-голубые, пока ещё бессмысленные и безмятежные глазки на мгновение приоткрылись, и снова медленно опустились бесцветные реснички. За окнами машины плыл солнечным маревом горячий июньский день.
Ей в последнее время постоянно снились кошмары. То ли недосып и усталость были виноваты, то ли нервы, то ли медленно, но верно нарастающее внутри глухое раздражение от этих стен, этого однообразного ежедневного круговорота. Регина не знала. Но сны преследовали её каждую ночь. А также каждый день и вообще каждую минуту, которую удавалось подремать. Хищники прошлого грызли мозг, как любила выражаться коллега журналистка, ярая поклонница пафосных выражений. Не помогало ничего – ни валерьянка, ни расслабляющая музыка, ни горячая ванна. Каждый день, каждую ночь. Стук колёс по рельсам, прерывающийся короткими минутами тишины. Запах железа и креозота, которым пропитаны люди, вещи, сам воздух. Плетущаяся с работы поддатая мать, что-то напевающая себе под нос.
– Райка! – орёт она ещё с другого конца улицы. Окошко в домике заколочено фанерой, наспех и неаккуратно. Из щелей дует.
– Райка!
Бесконечная вереница собутыльников. Масляные взгляды и кривые улыбки.
– Какая девочка красивая. Куколка.
Потные ладони, гладящие по голове. По спине. Годам к двенадцати и ниже.
– Райка, – смех матери, визгливый и нервный, – а ну-ка, посиди с нами. Куда опять намылилась, шалава малолетняя? То-то тебя дома не застать. Где шляешься ночами, стерва?
Мгновенный переход от смеха к подзатыльникам. И помощи просить не у кого. Одобрительное гудение голосов, оценивающие мужские