«творца»: наверняка под пятьдесят, среднестатические рост и фигура, а еще бледное лицо, почти полностью скрытое под толстенными линзами очков, и на контрасте – жесткие, как щетка, крашеные волосы медного оттенка, небрежно стянутые в хвост. Все вместе создавало унылый образ синего чулка, этакой старой девы, живущей книжными страстями. Таким свойственно на расстоянии влюбляться в недосягаемых красивых статных суперменов и фантазировать до беспамятства, проживая невероятную бурную жизнь в своей же голове.
– Мы познакомились у моря, – лились потоком откровения Доры. – Я только-только приехала с подругой на юг, устроилась в частном секторе. Первое самостоятельное путешествие, столько впечатлений, надежд, никакого одергивания родителей… ну, вы понимаете, Наденька. Помню, сижу утром на камушке, пока подруга плавает, любуюсь набегающими волнами, слушаю крики чаек… И вдруг, будто шторм сзади налетает: «Наконец-то, вот вы и появились! Как же долго я ждал вас, о моя муза! Почему, почему же вы так медлили, почему не приехали раньше?» Я, признаться, опешила…
Еще бы не опешить, когда тебя вот так берет в оборот молодой, красивый, энергичный и при этом совершенно незнакомый парень! Статный, мускулистый, с блестящей от морских капель бронзовой кожей… Поначалу Дора решила, что местный Аполлон просто обознался. А он, не давая Доре опомниться, вывалил с десяток весьма лестных, изобилующих изысканными эпитетами комплиментов, потом на ходу сочинил несколько поэтических строк… К моменту, когда подруга закончила свой утренний заплыв, Стас уже успел добиться у Доры обещания встретиться на этом самом месте вечером. И понеслось: свидания, море, закаты, стихи…
Я слушала этот рассказ без особого внимания – как-никак, не в первый раз. Зато Надя внимала каждому слову, а в какой-то момент даже откинула голову, любуясь проносящимися перед мысленным взором картинами. Видимо, прошедшие годы и недосягаемость кумира сроднили его поклонниц, уничтожив малейший намек на ревность. И теперь Надя будто сама проживала счастливые моменты Доры, ухватившись за редкий шанс узнать чуть больше, чем значилось в скупых строчках интернет-энциклопедии.
– А каким он показался внешне? Говорят, в молодости это был редкий красавец. – Даже толстые линзы не могли скрыть жгучего любопытства, которым загорелись глаза Нади. – Конечно, все мы видели фотографии на обложках книг, в Сети… Но черно-белые снимки не дают полного представления. А новых фотографий до обидного мало…
Надя не без досады вздохнула, и мы с Дорой понимающе закивали. В 1990-х, словно знаменуя отказ от прошлого, Лазуревский бросил занятия спортом, которые так пропагандировал, и отпустил бороду. На публике он теперь появлялся крайне редко, затаившись в своей Пегасовой бухте и строча книгу за книгой. Читателям оставалось только отслеживать новинки да ждать редких интервью. В полноватом, заросшем литераторе едва угадывался тот прекрасный, словно греческий бог, лихой богемный парень с голубыми глазами и идеальными чертами. Что ж, новая жизнь – новый имидж…
– Он буквально