вправляли не раз, когда гамсэлы елэгузить или мэнджувать пытались. Да и вояки оба добрые. Немало доставалось от них что туркам, что черкесам. К тому же язык басурманский знали. Балакали, как на ридной кубанской балакачке. Поэтому и выбрал их Билый для этого задания. Окромя их никто бы не справился.
Мало язык знать, нужно жилку иметь особую, чтобы ты для абрека за своего прошел. Товарчии, хоть и нейтральные – мирные горцы, но все же черкесы. Были в Осипе да Иване и жилка и чуйка, да и ликом оба были под стать черкесам.
Оба с бритыми головами, заросшие бородами по самые папахи. Глаза на тюркский разрез. Осип черноволосый, а у Ивана цвет бороды темно-рыжий. Если не знаешь, то и не отличишь их от варнаков.
Спустились ниже по склону Осип с Иваном, аккурат меж валунами огромными, в три человеческих роста, проход образовался. Остановились без звука. Осип воздух втянул ноздрями. Дал знак «там отара, дымом пахнет». Иван согласно кивнул головой.
– С Богом! – шепнул он Осипу.
Оба выпрямились и не торопясь, слегка вальяжной походкой направились туда, где среди высоких, сочных трав паслась отара овец. Пастухи, а их было трое, готовились к вечерней трапезе. В походном очаге, сложенном из камней, бойко горел костер, потрескивая сухими полешками и кизяком. На камнях стоял небольшой казан, накрытый капкачем. Судя по запаху, шедшему от него, товарчии готовили шурпу из баранины.
Навстречу Осипу и Ивану с недовольным рыканием выбежали три громадные кавказские овчарки. Казаки не испугались, чем вызвали уважение у четвероногих помощников пастухов. Каждая из этих собак запросто могла задавить большого волка, но, почуяв, что незнакомцы их не боятся, овчарки успокоились и вновь вернулись к своим хозяевам.
– Ассаламу алийкум, хьомсара![68] – приложив правую руку к сердцу, начал разговор Осип, подойдя к пастухам. Иван слегка наклонил голову, также положив правую руку на сердце.
– Алийкуму ассалам! – ответили пастухи хором.
– Муха ю хьан могушалла?[69] – продолжил Осип.
– Дална бу хастам! Дика ду[70] – ответил старший из пастухов.
– Муха бу мун цъернаш?[71] – сказал Осип.
– Баркалла. Дика ду[72], – ответил тот же пастух.
Глава 6
Крепостица: окончание
Куст молодило шапкой завис в расщелине над головой, и Пашка замер на отвесной стене, позволив себе отдых. Пот каплями стекал по всему телу, заливал глаза, замокрил волосы, увлажнил тело, и теперь ветер холодил разгоряченную кожу. Винтовка пудом свисала со спины и тянула назад. Из-под перекрещенных ремней полыхало жаром и пекло огнем.
Кочубей гнал прочь тяжелые мысли, стараясь отвлечься и отдышаться. Долгие секунды, показалось – вечность, вспоминал, как старики называют каменную розу. Розово-бордовые цветки колыхались в медленном такте, прогибаясь под порывами ветра, и смотрели экзотическими головками