на родном материале:
Москворецких далей панорама.
Как в непритязательном ремейке,
девушка в тени святого храма
с книгой примостилась на скамейке.
Небосвод простёрся синей ширью,
плещет ветка вызревшей черешни.
Девушка склонилась над Псалтырью,
пряча взгляд рассеянно-нездешний.
Монастырских крыш лепные главки
отвлекают чуть заметным креном.
Юная монахиня на лавке
душераздирающе смиренна.
Красота отчаянно условна.
Безусловны лишь святые лики.
А вокруг опрятная Коломна,
огороды полные клубники.
(«Коломна», 2013)
Как писал Юрий Кузнецов: «Край света – за ближним углом». Так и в нашей поэзии часто сталкиваешься с мощным творчеством, свернув за ближайший угол, – открыв наугад случайно купленную, или доставшуюся в подарок книгу. Увы, многие пишущие замыкаются в скорлупе самомнения или членства в каком-нибудь писательском союзе, или в литературной группе и не видят, что происходит рядом, с твоим товарищем по литературе. Не смотря на то, что Галина Щербова сторонилась до недавних пор всяческих союзов, её уже оценили не только читатели, но и коллеги-поэты: она – лауреат и дипломант нескольких литературных фестивалей и конкурсов.
И всё-таки, хотелось бы подчеркнуть напоследок ещё раз: не пессимизм одиночества бегуна преобладает в стихах Г. Щербовой, несмотря на стайерский характер её творчества, а, наоборот, приятие жизни во всех её проявлениях, во всех её красках:
«Ветра надраивают, дуя,/ зимы лиловый чароит./ В мешок обёрнутая туя,/ как привидение стоит./ Но днями невообразимо/ сияют небо, облака!/ Давно пора забыть про зиму,/ весна не то чтобы близка, -/ она играет пузырями,/ клянёт капелью зиму вслух,/ и ноздреватый снег ноздрями/ сосёт её тлетворный дух,/ летящий мимо контролёров/ до дна метро большой Москвы, -/ дух свежекрашеных заборов,/ как обещание листвы.» («Пей до дна», 2013).
СКОМОРОХ, ИЛИ ЗЕРКАЛО КРИВОЙ РЕАЛЬНОСТИ
Уже 25 лет на нашем поэтическом небосклоне сверкает (или тускло мерцает – кому как нравится) звезда Всеволода Емелина. Лев Пирогов в предисловии к первому печатному изданию в 2002 году знаменитых «Песен аутсайдера» писал, что стихи Емелина – это не что иное, как плач юродивого. С этим утверждением сложно согласится. По средневековым представлениям юродивый говорит с Богом, а отсюда его язык для простых людей невнятен. Если пользоваться теми же средневековыми определениями, то Вс. Емелин, скорее всего, скоморох, который с речевыми гримасами, ужимками и плясками не допускает, тем не менее, никакой невнятицы и неясности. Двусмысленностей (но не скабрезностей!) – да, сколько угодно, но смыслы его «песен» весьма и весьма внятны для читателя. Поэтому, заметим, государство и церковь всегда преследовали скоморохов – одни,