сам выберу. Фарфоровую ладью иль хрустальную лебёдушку?
– Похлёбку эту из липовой лоханки кушать положено, ложкой струганою. Но не то главное. Тут важно вкуса деликатного не притупить. Варить её я буду три дня, так ты, Гон, в эти три дня крошки в рот брать не должен! А то всё насмарку пойдёт.
Охнул Гон, как представил три дня голодных, не случалось ему хоть раз трапезу пропустить, кушанья на семь десятков обедов вперёд выдуманы были. Заныло в животе у него, в горле пересохло. Но отважен был король Гон, согласился с волею Мага.
День прошёл – Маг варит, Гон живот потирает. Второй прошёл – Маг заправляет, Гон от голода пухнет, мысли про еду отогнать не может. На картины смотрит – облизывается, крошки по полу ищет. Дворцовые кошки от него по углам прячутся. Третий день прошёл: Гона в трапезную вносят.
– Где, где же она – похлёбка моей мечты?! – кричит.
Маг в большом котле ложкой водит в задумчивости. Вынул ложку, понюхал, отхлебнул.
– Кажись, не готова ещё…
У Гона в глазах потемнело.
– Не трави душу, кудесник! Спаси, подавай скорей!
– Ваше Величество, да сами попробуйте, вроде ещё чуть-чуть доварить нужно, – Маг ложку Гону протягивает. Гон ложку схватил махом, всю похлёбку из неё в себя втянул. Ложку дважды облизал, чуть не проглотил, слуги отобрать успели.
– Что, неужто хороша моя похлёбушка?
– Ничего лучше в жизни не пробовал, в лоханку лей всё!
Варил ли её Маг на мешке аль одну крупу всыпал, так того никто точно не знает, а вот что доподлинно известно, так то, что Маг домой на оленях возвращался.
Про Матрёну Репеевну
Жила-была одна баба. И раздалась она вширь, да так, что из избы выйти стало ей несподручно – проём дверной больно узок стал. Дело нешуточное – дома целыми днями сидеть да в оконце глядеть, но не того она складу была, чтобы из-за пустяка горевать. Нашла она себе дело, выхода из избы не требующее: стала шить и перекраивать платья да сюртуки. Сюртуков, правда, на селе ни у кого испокон веков не бывало, зато платья имелись в изобилии. Приходили к ней соседки, приносили старые тряпки на перекрой, а иногда и сукно новое, в уплату несли молоко, рыбу да яйца свежие. Баба же наша была работницей усердной и кропотливой, потому дело её спорилось, а платья у ней получались нарядные да добротные. Жила баба на селе Селёдкино, звали бабу Матрёна Репеевна.
Был у Матрёны кот, Котофей Иванович. Эх, да какой! Шерсть лоснится, ростом ни дать ни взять с телёнка. Мышей Котофей брезговал, всё больше на боку лежал. Дважды в день хозяйка его переворачивала, чтобы пролежни не образовывались.
Шёл как-то мимо села купец. Остановился воды испить, в избу крайнюю постучался, как раз к Матрёне Репеевне и попал. Та его пустила, воды дала да кулича кусок, за стол усадила. Да только приглянулся купцу Матрёнин кот. Купец и говорит:
– Продай мне, Матрёна, своего кота на шапку, больно шерсть у него хороша!
А Матрёна в ответ:
– Не дурочка я, не простушка, вот так кота продавать. А сослужишь