дня и, казалось, все складывалось. Но все-таки , произошло одно происшествие. Даже если бы я настаивала отменить выход, меня никто не послушал бы.
Гришка, как искусный барабанщик, еще занимался и жонглированием ножей. Потянувшись мне за чурчхелой, Роман выронил из рюкзака потрясающе скованный перочинный японский нож. Ребята не на шутку увлеклись обсуждением стали и технологиями получения такого металла.
Потом Гришка стал показывать, как он умеет манипулировать ножом. Роман шутил, что колбасу тоже им ловко режет. Друг Тимура тренировался несколько лет жестянками и барабанными палочками, а не острейшем оружием. Его навык был отточен до идеала. Тимур, видимо пытаясь вернуть внимание к себе, взял нож и своими нелепыми движениям попытался повторить манипуляции. В один момент он не удержал его, нож подлетел и падая острием вниз метил в мое плечо. Воздух в бараке замер в ожидании чуда. Гришка не раздумывая на лету поймал его за острие. Вздох облегчения вырвался у всех из груди.
Гришка погрозил Тимуру и отдал опасную вещь Роману. Тут все заметили капли крови на столе. Порез был глубокий. Его обработали и крепко забинтовали. Кровь проступила сквозь повязку, но Гришка сжал руку в кулак и убрал в карман. Ребята начали бросать фразочки про бриллиантовую руку. Никто не сказал, что это дурной знак, или с больной рукой идти на гору нельзя, а ведь если что-то случается, то именно рукой придется держать друга на страховке.
Я никогда не спрашивала Гришку как именно Тимур упал в трещину и не уточняла почему он не удержал его в связке. Я на примере видела, что он уберег меня не думая о себе, и не имела права сомневаться в его намерениях спасти лучшего друга.
Тогда в бараке, я не почувствовала будущую опасность и не предупредила друзей о ней.
Пару часов после происшествия в общежитии прошли в суете. Нас осмотрели врачи, выдали обезболевающие и успокоительные. Занятия отменили. Студентов разместили в других корпусах, а мне Клавдия Васильевна на время сессии предложила пожить у нее. Я дрожала от холода и мы взяли такси, чтобы побыстрее принять горячую ванну. Тетя Клава жила всего в пару кварталах от работы, и через пять минут мы подъехали к дому.
Я вошла в ее дом и ощутила запахи из прошлого. В маленькой однушке, казалось, поместился маленький дворец, украшенный старинным потертым темно-бордовым комодом, шкафом с винтажным обрамлением зеркала на дверцах, высокими часами с маятником, кроватью с кованым изголовьем и кожанным креслом с массивными подлокотниками. На стенах висели черно-белые фотографии военных, молодых женщины, детей, семейных пар, коллективов, и все они неподвижно направляли свои взгляды внутрь комнаты.
– Тетя Клава, они все так смотрят… Вам не жутко? – передернулась я.
– Что ты! – засмеялась она. – Это мой брат, погиб в сорок пятом. Вот родители, а это как ты думаешь, кто?
Она показала на девочку с вытаращенными глазами в однотонном пальто и берете, держащую огромного петуха в руках.
– Дочка? – предположила я.
– Нет. Дочка вот, пионерка! Это ж я, не похожа? – не ожидая ответа она стала