с молодым парнем, готовился было начать рассказ о встрече своей с Антоном какому-то мельнику (что делал он без исключения всякий раз, как на сцену появлялось новое лицо), когда к кружку их подошел человек высокого роста, щегольски одетый; все в нем с первого разу показывало зажиточного фабричного мужика. На нем была розовая ситцевая рубаха, подпоясанная низехонько пестрым гарусным шнурком с привешенным к нему за ремешок медным гребнем; на плечах его наброшен был с невыразимою небрежностью длинный-предлинный синий кафтан со сборами и схватцами. Зеленые замшевые рукавицы, отороченные красной кожей, высокая шляпа, утыканная алыми цветами с кулича, и клетчатый бумажный платок, который тащил он по земле, довершали его наряд.
– Здравствуйте, братцы, – произнес он, приподымая легонько шляпу, – вот что, не здесь ли остановился троскинский мужичок Антон?.. Он сюда лошадь приехал продавать… лошаденка у него пегая, маленько с изъянцем… Обещался я его проведать, да никак не найду; по всему низовью прошел, ни на одном постоялом дворе нету…
– А какой он из виду? – спросил кто-то.
– Такой сухолядый, долговязый, лет ему под пятьдесят… с проседью…
– Э-э-э… – раздалось в толпе, – да уж не тот ли, братцы?..
– С кем я повстречался на дороге? – подхватил хмельной старичишка. – Говорю, мотри, Ванюха, мужик бежит… И то, говорит…
– Ну, брат, – живо перебил третий, – с ним неспорое дело попритчилось…
– Что ты? Какое дело?..
– Да зевуна дал: у него кобылку-то подтибрили, увели; нынче ночью и увели…
– Неужто правда? – вскричал фабричный, ударяя об полы руками.
– Не встать мне с этого места… спроси хошь у ребят, вот те Христос – правда…
– Да кто ж это? Как?..
– А бог их знает, увели, да и все тут!
– Где ж он сам-от?
– Разыскивать побежал лошадь… маненько, брат, и не захватил ты его…
– Я встрелся с ним на дороге, – начал было снова старичишка, – бежит, бежит, такой-то, право, мужик любопытный!..
– Эко дело! Э! – произнес с истинным участием фабричный, – да расскажите же, братцы, как беда-то случилась.
Все разом принялись кричать, рассказывать; хозяин перекричал, однако, других и с разными прибавлениями, оправдывавшими его кругом, рассказал парню обо всем случившемся.
– Ну, пропал! Совсем запропастил сердяга свою голову, – твердил тот, хмурясь и почесывая с досадою затылок, – теперь хоть смерть принять ему, все одно.
– А что, он тебе брат али сродственник какой?
– Нет, не сродственник: земляк; да больно жаль мне его, пуще брата… то есть вот как жаль!.. Мужик-то такой добрый, славный, смирный!.. Его совсем, как есть, заест теперь управляющий… эка, право, горемычная его доля… да что толковать, совсем он пропал без лошади…
– Знамо, в крестьянском житье лошадь дело великое: есть она – ладно, нет – ну, вестимо, плохо.
– А какой мужик-то, – продолжал земляк Антона, садясь