Молиться будешь.
– Иди ты отсуда! Крест он ишо не городил коло меня! – испуганно стала гнать его от дома Людмила. Неприятно торкнуло что-то в грудине, заколотилось в висках. – Иди-иди, строитель. Дома городи, да чашше молись, штоб матка протрезвилась. – И для острастки вышла из палисадника с ведром к Толяну. Сердитая, раскрасневшаяся, даже вознамерилась толкнуть ногой его строительство. Парень присмирел, притих. Собрал молча свои стройматериалы и, уходя, буркнул:
– Всем надо крест городить. – А потом заорал сердито: – И тебе, Людочка, в перву очередь! Вотачки!
Сама не своя вошла она в дом, где на столе уже парили чашки с чаем.
– Чо-то лица на тебе нет, – забеспокоилась мать.
– Переживаю. Успеют ли к самолёту? Да и шофёр-то он ишо молодой, – начала было хозяйка, да осеклась. И про Толяна смолчала. Мать-то в годах, сейчас же давление подскочит.
– С Богом пусть едут, не переживай, – в свою очередь успокоила её мать. Тоже не спала всю ночь, сон какой-то неладный приснился. Молилась потом, встав затемно, Николе-угоднику, чтобы чистую дорогу дал девчонке. Самолёты эти окаянные! Кто их выдумал? Страшно, хоть из дома девку не отпускай.
Так, пряча своё волнение за молчанием, допили чай и разошлись.
– Избу-то не мети вслед, не сдогадайся, – предупредила мать Людмилу напоследок.
А новенькие «жигули», которым ещё полгода не исполнилось, важно катили Варюху в новую жизнь. Очень уж ей хотелось сменить кооперативный техникум на технологический институт.
Билет на самолёт был сто раз проверен. Кошелёк – десять раз ощупан через тонкий бок сумочки. Дорога была ровной, утро солнечным, иван-чай алыми всполохами отцветал, коридорами вдоль трассы расстилался. И платье на Варюхе было красивым, и волосы ради поездки не в косы заплетены, а по-городскому – по спине рассыпаны. И казалось, всё в этой жизни сложится как надо. Но, видать, у Бога были свои планы на этот день.
Совсем уж близко от города отец, выйдя на обгон какого-то грузовика, увидел вдали встречную машину – военный ЗИЛ. Замежевался, резковато повернул руль, пытаясь встать в свой ряд. А опыту шоферского было всего два месяца по своей деревеньке. И улетели «жигули» под откос вместе с Варюхой, её планами и намертво сцепившим зубы Алексеем, кувыркалась машина, как подцепленная ногой жестяная банка.
Полёт был прерван куском бетонного ограждения, на который машина плотно наделась крышей. И было всё как в книжках: вся жизнь перед глазами, и брызнувшие дождём лобовые стёкла, и непонятно откуда взявшийся песок…
– Живая? Доча, ты живая? – послышался отцовский хриплый шёпот. Он ворочался где-то рядом, пыхтел, выбираясь из покорёженной консервы-машины.
– Живая! Живая. Не переживай. – Варя всхлипнула от страха. – Только придавило меня чем-то. Щас я.
Она протиснулась в измятое окно, с трудом освобождаясь от чего-то, что давило ей на спину. На коленях выползла наружу. В последний момент уже поняла, что ползёт по осколкам от лобового стекла, но боли не чувствовала.
Отец,