Придется зашивать.
Аббас надеется, что в этом предложении что-то потерялось при переводе.
Мгновением позже Дю Лез вдевает нитку в иголку над миской с водой.
Аббас смотрит до последнего, затем закрывает глаза. Первый прокол заставляет его скривиться, но довольно быстро дыхание выравнивается. Ощущение, что тебя сшивают, оказывается более неприятным, чем сама боль; слышен шелест иглы, проходящей сквозь ткань человека, рана покрывается аккуратными белыми стежками.
– Готово, – говорит Дю Лез, отставляя в сторону чашу с окровавленной водой. – Тебе придется на неделю дать отдых руке.
– Но кто закончит тигра, Сахаб? – и ему в голову приходит другой вопрос, с привкусом паники. – Меня заменят?
Дю Лез потирает затылок, на его лице появляется страдальческое выражение.
– Если я уволю тебя сейчас, боюсь, ты попадешь не домой.
Прежде чем Аббас успевает спросить, куда еще он может попасть, Дю Лез отвечает: «Возможно, в темницу. Или еще хуже».
Аббас вздрагивает, точно ослышался.
– Поче… что я сделал?
– За изготовление чучела. За сговор с предателем. Разве ты не слышал своего властелина?
– Но он освободил… и наградил меня…
– Он наградил твоего отца. Насчет тебя он не определился.
Аббас смотрит на точильный камень. Еще утром он считал себя счастливчиком, потому что уже много дней не задевал лезвие.
– Дай руке отдохнуть, – продолжает Дю Лез. – Решение сможем принять потом.
Следующие пять дней Дю Лез запрещает Аббасу прикасаться раненой рукой к инструментам. Аббас пытается быть полезным, соглашаясь на любое простое задание, каким бы скучным оно ни было. Отрезать кусок кожи. Выпилить винты. Он полон решимости делать что угодно – даже выносить ночной горшок француза – лишь бы его не заменили (или еще хуже) и дали возможность научиться всему, чему сможет.
Со временем Дю Лез, кажется, привыкает к присутствию Аббаса и даже начинает вслух комментировать свои действия. Например, он объясняет, как деревянное зубчатое колесо с четырьмя железными лопастями будет установлено в шее тигра, как оно будет приводиться в движение червячной передачей на кривошипе, а четыре лопасти будут цеплять подъемную часть главной трубы.
Когда Аббас притворяется, что понимает, что такое червячная передача, Дю Лез цыкает зубом со всей язвительностью местного.
– Ты ничему не научишься, если будешь кивать, да? Если ты не понимаешь, спроси. Учись.
И Аббас начинает спрашивать и спрашивать. Удивительно, но терпение француза бесконечно. Вместо того чтобы снова цыкнуть зубом в ответ на вопрос, Дю Лез просто берет свою записную книжку. Он не может точно перевести термины поршневой и переливной канал, коленвал и шатун, но восполняет пробелы подробными схемами.
Аббас навсегда запомнит это время, постоянное волнение и вдохновение от учебы. Многое все еще остается загадкой. Всякий раз, когда он будто бы приближается к пониманию концепции – например, принципу движения кулачка и рычага, – Дю Лез усложняет