и должной производительностью. В результате… несет убытки и сам рабочий, пропивающий заработанные тяжелым трудом деньги, и фабрика…»
С рабочими, которые составляли всего лишь 7 % населения страны, Ленину и его соратникам приходилось нянькаться, словно их было все 100 %.
Писатель М. Горький вспоминал, как до революции его артель едва не строем водили в публичный дом, лишь бы те не пили. Но что характерно, психология рабочего не изменилась и после революции. В отличие от ненавистного большевикам крестьянина, его опять надо было чем-то занять.
А как же – Бог, вера, православие и прочее? Далеки были рабочие от этих священных понятий?
Или как В. Ерофеев в «Москва – Петушки»: «Что мне выпить еще? Что мне выпить во Имя Твое?..
…Беда! Нет у меня ничего такого, что было бы Тебя достойно. Кубанская – это такое дерьмо! А российская – смешно при Тебе и говорить о российской! И розовое крепкое за рупь тридцать семь! Боже!..
Нет, если я сегодня доберусь до Петушков – невредимый, – я создам коктейль, который можно было бы без стыда пить в присутствии Бога и людей, в присутствии людей и во Имя Бога. Я назову его «Иорданские струи» или «Звезда Вифлеема»… Не смейтесь. У меня богатый опыт по созданию коктейлей…»
В истории России не так много рабочих, которые задавались бы вопросами коллеги из СМУ (строительно-монтажное управление) Венечки Ерофеева:
«Но разве это мне нужно? Разве поэтому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом? Смотри вот, Господи: розовое крепкое за рупь тридцать семь…»
Хрен их разберет, чего надо простому рабочему! Того, этого… Какая-то, по Ерофееву, сплошь «мировая скорбь»: «Кому же, как не нам самим, знать, до какой степени мы хороши?»
В 1918 году большевики дали рабочему месячный отпуск. А что получили взамен? Сознательного, продвинутого пролетария, на которого, как на строителя нового общества, возлагались все их надежды? Нет, огромную и достаточно злобную массу мешочников-мародеров, кинувшихся в деревню затариваться продовольствием, которого уже катастрофически не хватало городу. И – самогоном.
При этом пролетариат не изменял своей привычке пить и буянить.
Сергей Голицын, книга «Записки уцелевшего»:
«Вооруженные люди в специальных поездах отправлялись в разные стороны, останавливались на какой-нибудь станции и шли подряд по домам требовать хлеба. Нет-нет, не реквизировать, а покупать за тысячи рублей. Но тысячи-то эти ничего не стоили.
В деревнях гнали самогон, что категорически воспрещалось. Прод-отрядовцы делали в деревнях что хотели. И хлеб отбирали, и самогон пили, и с бабами гуляли. То там, то здесь их убивали. Тогда посылались карательные отряды…»
«Пропойцы народного доверия» – такое яркое прозвище получили городские революционные пролетарии, рыскающие по селам России в поисках заветного алкоголя. Среди продотрядовцев был и Лазарь