«накладка» Шоу…
Но что бы дальше не случилось – случится уже потом. А пока – антракт.
Второе действие постановочных сложностей почти не создавало. Только – в плане переодевания.
На заднем плане хор (опять же угнетаемые и понурые рабы-евреи) ходил под бичами надсмотрщиков, и носил тяжёлые (это они со стороны тяжёлые, а так – сделанные из фанеры и картона) ящики туда-сюда, заходя за кулисы, так, чтобы не видно было, что вся бесконечная двойная цепочка «рабов» состоит всего-то из тридцати пяти мужчин хора.
Злые надсмотрщики во главе с Раджиком (Нач. цеха мимансов. Вадим однажды высказал вслух мысль, которая давно преследовала всех басов – что он специально так подбирает себе подчинённых: один тормознутей другого. И – главное! – чтоб были не умнее начальника!) махали плетьми (из верёвочек) и били ими по полу с грозным видом.
Ещё пара мимансов «висела» на крестах – двух деревянных сооружениях из реечек, которые они же сами и держали, чтобы те не грохнулись на пол. По бокам – скорбно склонённые и «сломленные духом» девочки из хора.
В центре сцены – ослеплённый и томимый сознанием собственной дури (Ага, надо было похоть-то обуздывать!) Самсон взывает к Богу, вращая необычайно сложную конструкцию вроде горизонтальной ветряной мельницы, оставшуюся ещё с тридцатых годов, проклиная свою (Ну а то чью же ещё!) вину за новые угнетения и притеснения народа, а хор ещё ему в упрёк что-то соответствующее поёт. Реплики, вроде, простые, но, как всегда, «ситуация вышла из-под контроля»: вписали-таки пару реплик не туда. За что удостоились «чести» лицезреть грозный сухонький кулачок Майи Рихардовны, страхующей тут же, за кулисами.
Именно во избежание таких ситуаций наученные горьким опытом хормейстерши: Наталья Григорьевна и Майя Рихардовна, и стояли теперь с клавирами тут же, за кулисами, вокруг которых хор наматывал круги, и подсказывали и слова и моменты вступления. Причём иногда громче, чем хор поёт:
– Остановились! И – раз!!! За грехи!.. Несча-а-астен!.. Всё! Пошли дальше!
И т.д.
Одет хор как и в первом действии – в жуткие белые балахоны до пят.
Первая картина идёт лишь несколько минут, но стоит ей кончиться – и сразу всё преображается!
Артём со всем хором убежал за кулисы, теша себя надеждой, что зрителю в полутьме не видно их беспорядочного бегства… Самое страшное – впереди!
За кулисами все быстро побросали и навалили на руки костюмерам скидываемые иногда ещё на сцене, рубища, и остались в «фирменной» одежде филистямлян: юбочке, покороче шотландского килта, и «лорика сегментата» (что-то вроде безрукавки из грубой мешковины с нашитыми кожаными – под сталь! – бляхами), как у римских легионеров, которые были до этого у всех одеты снизу – иначе не успеть!
Гул, как всегда, стоял страшный – словно в улье, но ничего с этим уж поделать. Места мало, да ещё и темно: то кто-нибудь запутался в балахоне, и упал, сопровождая это отнюдь не шутками, то форменная юбка слезла через голову вместе с балахоном, то