почтового ящика, а потом аккуратно положил обратно. Извини, я совсем не хотел за тобой подглядывать. Тем утром я чистил пальто у себя в прихожей и услышал топот на лестнице, потом снова топот и суету, когда почтальон уже ушел. И решил посмотреть в глазок. Конечно, я не принял тебя за вора. Воры не прокрадываются в подъезд только лишь для того, чтобы прочесть свежую газету. Я хотел выйти и поговорить с тобой, но ты ускользнул быстрее, чем я успел отстегнуть дверную цепочку.
Эрни рассмеялся. Сейчас казалось, что все это происходило с кем-то другим. Что всё это – просто история, рассказанная у камина темным зимним вечером.
Мультиварка запищала и суп в ней перестал бурлить.
Том поставил на стол миски для супа, Эрни без труда отыскал в холодильнике сыр. Тосты, недоеденные за завтраком, оказались весьма кстати. Том выглянул за дверь, чтобы позвать Мистера По, но у того, видимо, имелись какие-то неотложные дела, и они сели за стол вдвоем.
Эрни казалось, что с тех пор, как Том в магазине протянул ему коробку с пряниками, прошло много недель, или даже месяцев. Сейчас они оба, не стесняясь, и не скрывая разыгравшегося аппетита, шумно хрустели тостами с сыром и глотали горячий ароматный суп, как будто знали друг друга давным-давно.
Да, Том и Эрни определенно были родственными душами. Почти сутки они провели под одной крышей и очень неплохо ладили. И все-таки, они знали друг о друге так мало, точнее… Почти совсем ничего.
– Что ж, Эрни, – голос Тома звучал по-прежнему мягко, но теперь очень серьезно, его глаза смотрели прямо на Эрни дружелюбно, и в то же время строго и проницательно, – расскажи мне свою историю.
– Я… мне… это случилось… тогда я просто… он… они бы… я хотел… но…
Эрни перебирал и перебирал обрывки фраз и местоимений, но так и не смог сказать что-нибудь вразумительное. Он чувствовал себя ужасно. Нелепо и глупо. Он умел уже так много, и знал немало, но он совсем не умел говорить о себе. Это было гораздо труднее, чем, притворившись почти совершеннолетним, найти временную работу и справиться с ней, труднее, чем выжить на улице в разгар зимы, труднее, чем сохранить человеческий облик после всего, что довелось пережить…
– Давно ты вот так бродил по улицам? – Том подвинул свой стул ближе и теперь сидел совсем рядом, взяв в свои большие мягкие ладони вспотевшие руки Эрни, как будто держал за руки ребенка.
– С тех пор, как умер дедушка. Я убежал. Я не хочу в приют.
– У тебя никого не было, кроме него?
Голос Тома звучал мягко и вкрадчиво, но Эрни все еще колебался.
– Ты можешь рассказать мне все, что хочешь, Эрни. Я не буду смеяться или осуждать тебя.
Комок в горле у Эрни стал немного меньше.
– Мама… она… пропала. Несколько лет назад. А… папа… он…
Слова снова застревали в горле, натыкаясь на какое-то непроходимое препятствие, как будто грубые руки снова вцепились в его еще неокрепшую шею, как будто покрасневшие мутные глаза, в которых нет ни искры тепла, снова зло буравят