собрано более чем достаточно, чтобы обвинить их в государевой измене. Один из главных виновников убийств и организатор бунта Михаил Нагой осознаёт свое положение – на него готовится облихование – и не признаёт свою вину, упрямо утверждая, что царевича зарезали. В более легком положении оказались Григорий и Андрей Нагие, не принимавшие активного участия в мятеже, их показания уклончивы. Как повлияла болезнь на поведение Марии Нагой? Серьёзно больная царица продолжает держать ситуацию под собственным контролем и, не участвуя сама в допросах, манипулирует показаниями братьев. Видимо, в тот момент из Москвы пришли плохие вести, и показания Нагих на допросах вдруг резко меняются – они все (кроме Михаила, которому просто нельзя ни в чем сознаваться, чтобы не лишиться головы!) начинают виниться в учиненной резне. Мария проявляет неожиданную для убитой горем матери инициативу: обращается к митрополиту Геласию с просьбой заступиться за Михаила, Андрея и Григория Нагих – «…которого дни ехати мне с Углича к Москве, и царица Марья, призвав меня к себе, говорила мне с великим прошеньем, как Михаила Битяговского с сыном и жилцов побили, и то дело учинилось грешное, виноватое, чтоб мне челобитье её донести до государя царя и великого князя, чтоб государь тем бедным червем, Михаилу з братьею, в их вине милость показал»84. Можно подумать, что это обычный для ажитированной депрессии бред вины, но царица предусмотрительно исключает собственную персону из числа «бедных червей» и так же осторожно опускает возможные причины «измен» и «виноватого дела». Дальнейшая биография царицы показывает, что этот вид политического жанра – публичные покаяния и покаянные письма «многострадальной матери» – она будет и в дальнейшем активно применять в критических ситуациях с большим или меньшим успехом.
Погребение царевича Дмитрия
Летописцы-современники событий уделили смерти и погребению царевича Дмитрия минимальное внимание, так как объект основного накала страстей и источник тревоги в тот момент находился совершенно не в Угличе, а на южных границах, от которых к столице стремительно приближались татарские орды. Не прошло и 20 лет после страшной битвы под Молодями (1572 г.), где полегло 110 000 татар и турок-янычар объединенной армии Дивлет Гирея, и снова Москва была в смертельной опасности.
Тем не менее, дошедшая до нас минимальная информация о погребении царевича, т.е. его обрядовой стороне, которая тогда тщательно соблюдалась, особенно в отношении царственных особ, так же даёт немало поводов к размышлению. Похороны были прямым отражением и подтверждением социального статуса умершего. Местный Царе-Углический летописец удивительно краток в описании этого, несомненно очень важного и во многом исключительного, события в истории города: «…погребоша его в церкви Преображения Господня во граде Оугличе, по царскому чину, со псалмопении многими и жалостными слезами, в печюре церковныя