не вне-, а над-национален.
И потому гранитный саркофаг,
хранящий плоть, уже не в силах сжечь,
казалось бы, невнятицу сравнений
пускай разноязыкую, что гений
на будущее нам рассыпал в речь
всезвучную, где снова торжество
глубинной мудрости войдет в стихи и —
куда бы ни гнала тебя Россия —
в российское ж раскатистое о-о-о.
Где ты уже не вязнул, налегке
перемахнув февральские метели,
там мы, сопротивляясь, поумнели,
сойдясь с тобой хотя бы в языке.
6
Мы не совсем такие, как в стихах
и прочих проявленьях, да в лицах
уже не тот разгул, не тот размах,
утерянный в безликих заграницах.
При этом благородный твой овал
остался нам как звездная недвижность,
пускай, изгой, ты сам не выбирал
ту избранность, что пряталась за рыжесть.
Когда играют в прятки, в зеркалах
где отражают не себя, а рольки
случайные и все потуги – прах,
тогда абсурд кругом… Но не настолько,
бездушной отчужденности систем
чтобы сместить пейзаж лесов и гор мне.
Я Элиота чту, но не совсем
по-твоему, не по идее – форме.
Для каждого – свой мир, и если ты
лукавил: время – улица пустая,
мне время – часть дороги, пустоты
дух, жаждущий любви, не принимает.
Пусть хаос допускает произвол,
что давит горло, словно черный галстук,
пусть тоже к едкой истине пришел:
«Жизнь мыслима без нас,» – но ты остался,
хотя порой и гнал, что жизнь – лото,
где ставим на кон то или не то.
Пеший февраль
Вот и февраль… взметнулся гриппозный пламень,
душу палящий, свалявшуюся под спудом.
Цены на транспорт делают нас ходоками,
мыслей цепляя по ходу целую груду,
прежде январь меня завалил стихами,
все забывал я: работу, дом и простуду.
Правда, не дышит нос мой, молчат журналы
и от тщеславья июньского – разве осколки…
Если зимы предостаточно – лета мало,
грустью осенней затем и грешим втихомолку,
веру пытая совсем не так, как пристало,
хоть вороватая власть через TV-толки
дозу вливает внешних страстей и событий
чью относительность мерим лагерной пайкой.
Да перетерпится, скоро весна и прыти
хватит и нам, чтобы тренькать лесной балалайкой,
там, где струне огородной брататься с бытом,
строчки, надеюсь, посыпятся птичьей стайкой.
Вот с февралем и этим: не выпадая
из (разве скроешь!) мещанского круговорота,
двигаться где навстречу апрелю с маем —
вдруг, как крылом нездешним, заденет кто-то.
Ежели жизнь есть линия – вряд ли прямая,
и каламбурим, хоть в горле вязнет острота.
Солнцу