под полуденным солнцем, лишенного упорядоченной просторности немецкого морского порта.
– Эй! – воскликнул Дуган. – Это же Нью-Йорк!
Гестаповец посмотрел на него с молчаливым презрением.
– Так и есть… или было, – горестно добавил Мэннинг.
Когда ракета приблизилась, они увидели, что большая часть города лежит в руинах. В частности, в центре города виднелась неутешительная панорама разрушений, пустые окна в стенах, стоящих или упавших, и целые поля разбитых блоков и обломков, свидетельствующие о колоссальном разрушении и еще большем запустении. Что-то опрокинуло стоявшие здесь башни, и никто не пришел убрать их обломки.
Мэннинг отвернулся от иллюминатора. Позже ему наверняка будет интересно узнать больше о том, что означало для Америки немецкое владычество, а пока что болезненное чувство в желудке подсказывало ему, что он увидел достаточно.
Однако на Лонг-Айленде, где причалил корабль, не было видно запустения Нью-Йорка; на месте Бруклина находилось немецкое поселение, и там стояли добротные дома, широкие зеленые лужайки и деревья, гладко вымощенные улицы, по которым с шепотом электромоторов двигался сверкающий транспорт.
Этот последний форпост расы господ они осмотрели лишь мельком, пока их везли в машине с шофером, встретившей ракету; их путь лежал через реку, где выветрившиеся отвалы карикатурно изображали линию горизонта Манхэттена. Охранники с пулеметами пропустили их на узкий пролет, заменивший исчезнувший мост Трайборо, и через пять минут машина остановилась на американском берегу. Она стояла с работающим мотором, и один из гестаповцев приказал:
– Выходите.
Мэннинг и Дуган вышли, чувствуя оцепенение в душе и теле, и посмотрели на набережную. С воздуха не было видно ничего, кроме колоссальных руин некогда величайшего города мира; но вблизи можно было разглядеть то, что было гораздо хуже, – жилища его нынешних обитателей, пробивавшиеся среди обломков, как трава сквозь трещины в тротуарах. Дома были меньше, чем крестьянские хижины, построенные из камня, бетонных обломков и гниющих пиломатериалов, иногда прислоненные к уцелевшей стене разрушенного здания.
На некотором расстоянии от них собралась небольшая толпа и стояла, безучастно наблюдая за суетой вокруг сверкающего автомобиля, проехавшего по охраняемому мосту. Другие выглядывали из дверей ближайших хижин. Все они были оборванными и грязными, а на их лицах читалась тупая покорность от сознания собственной неполноценности.
Это были американские уроженцы Нойберсдорфа, который раньше был Нью-Йорком, Соединенные Штаты Америки – magni nominis umbra15… Мэннинг с приливом ужаса и жалости задался вопросом, что заставляет их копошиться здесь и строить свои норы на окраине опустевшего города, откуда они могли смотреть за воду и лицезреть обители немецкой гордости, власти и роскоши – просто ли зависть или необходимость питать неизбывную ненависть? Пустые лица зрителей не давали ответа.
Хлопнула дверца