наступая на лужи, в брызгах которых искрили мгновения родившегося дня.
В зеркало заднего вида майор Никитин видел, как среди жёлто–зелёной листвы осени колышется на ветру бежевый пиджак майора Ванина, с владельцем которого он познакомился больше полугода назад. И по нынешним временам тот стал ему практически родственником. Он видел, как Алексей обогнул грибок, под которым по вечерам играет детвора, скамейку, на которой обычно сидят бабули. Будь там кто, он обязательно бы поздоровался. Затем, быстро перебежав дорогу с немногочисленными автомобилями, подошёл к парапету, за которым текла Яуза.
Он обратил внимание, как Ванин взглянул на часы. Зачем–то остановился и лишь спустя мгновение вновь сделал шаг. Затем, коснувшись руками бетонной плиты, перегнулся через перила, посмотрел в их сторону своими раскосыми глазами, зная, что за ним наблюдают, показал «козу», любимую распальцовку рокеров. Сверкнул белозубой улыбкой и медленно подошёл к тому месту, где недавно скрылся незнакомый молодой человек. На мгновение замер, как будто делал внутри себя некий выбор, и наконец решительно шагнул к ступеням, по которым спустился к реке заинтересовавший их субъект.
Неожиданно у майора Никитина кольнуло сердце. Последнее время такое с ним происходило исключительно по вечерам и дома. После работы. Когда тело расслабленно, и мысли не пересекаются между собой. Он коснулся ладонью груди и несколько раз помассировал левую сторону. Затем сделал вздох, чувствуя, как боль уходит.
Посмотрел на часы.
Запомнил время.
А ещё через несколько секунд там, где ещё недавно он видел Лёшу Ванина, выросло дерево взрыва, на несколько минут превратив это место в огнедышащий ад. Завыли стоявшие вереницей автомобили. Полетели стёкла, разбитые осколками камней. Не успевшему пригнуться майору Никитину в лицо ударил град осколков из стекла, отметившись на коже кровавыми засечками. Набережную заволокло дымом, а в небо, сквозь гул очнувшейся сигнализации, потянулось чёрное облако, в котором, возможно, парила и душа майора Ванина…
Токио. Кетсу Киташи
Тревога настигла меня в ту самую минуту, когда я медленно опустил ногу на пол. Ближний Восток настолько глубоко въелся в моё сознание, что на одно короткое мгновение мне показалось, что мрак, накрывший меня тогда – вернулся. От желания бежать перехватило дыхание. И разум, ещё недавно рациональный, погрузился в спасительное безмолвие, в котором нет места здравому смыслу. Прикасаться к опасности, скользкой, как змея, и липкой, как паутина, мне приходилось не раз. В таких случаях лучшее лекарство – ствол. Оружие, как и женщина, всегда должно быть рядом. Но в кармане брюк лежали лишь две мятые купюры по пятьсот иен, прижавшиеся друг к другу.
Сердце непривычно громко стучало, мешая рационально мыслить. Но даже в таких ситуациях я ищу выход в лабиринте сознания, и знаю, что у меня должен быть шанс. Я не верю в карму и предсказания, не верю в будущее и прошлое, я лишён сентиментальности и раскаяния. Лишь грубая физическая сила, перед которой я преклоняюсь, может на некоторое время отвлечь