разгадает. Нечему удивляться, ведь ему помогает всесильный Бог его!” – сказала она мужу, а потом передала эти слова мне.
– Полагаю, ты не заставил себя ждать и немедленно явился во дворец?
– Точно! Я застал Валтасара в страшном возбуждении. Я понял, что по какой-то причине ему крайне важно понять смысл слов на стене. Он стал льстить моим талантам и пообещал воистину царскую награду: пурпурное одеяние и золотое ожерелье. Но и это не всё – монарх посулил мне подарить треть царства!
– Недурной гонорар, однако!
– Сам понимаешь, Акива, я отказался от наград.
– Да почему же, дядюшка?
– Ах, какой ты еще зеленый, племянничек! Ведь я пророк, а не делец! Я тружусь во имя вечной славы, а не ради суетной земной выгоды.
– Должно быть, я слишком приземлен, и не доступно мне понимание высокого!
– Какие твои годы? Поймешь еще! Я быстро вник в смысл настенной надписи и разъяснил ее суть Валтасару. Он схватился за голову и спешно бросился в свои покои. Вскоре люди увидали, как царь покинул дворец. Назавтра мне с прискорбием сообщили, что мертвое тело Валтасара найдено у ворот Вавилона.
– Любопытно, какова судьба наград, от которых ты отказался?
– Коли это так уж любопытно тебе, могу просветить. Валтасар перед бегством из дворца успел отдать распоряжения придворным, и слуги принесли мне дорогую одежду и драгоценные украшения. Я поместил эти вещи в доме учения, в комнате, что служит музеем подарков нашим мудрецам.
– Ты получил одежду и украшения. А обещанная треть царства, надеюсь, теперь в твоем распоряжении, дядюшка?
– Увы!
– Ясно. Каков смысл надписи на стене?
– То была угроза скорого нападения персов на Вавилон. Я полагаю, для Валтасара сии слова означали нечто такое, что требовало от него немедленных действий. Нам это предстоит выяснить.
– Что известно об осквернении кубков из иерусалимского Храма?
– Когда я вошел в пиршественный зал, я сразу заметил в руках нечестивых пьяниц и их распутных девок священные кубки, взятые отцом Валтасара из Храма. Язычники пили некошерное вино из нашей сакральной посуды, касались ее своими порочными руками и богохульными устами. Я внутренне содрогнулся.
– Я полагаю, что как раз-таки в облегченном поведении своем девки мало виноваты. Уверяю тебя: распутство распутных женщин – это их самый незначительный грех!
– Тебе, молодому, видней. Замечу при том, что исправить закосневших в пороке – все равно, что обуздать ветер. Однако давай не будем отвлекаться.
– Хорошо, давай не будем отвлекаться. Почему ты решил, что сосуды эти взяты из иерусалимского Храма?
– Кубки плакали, и слезы бессильного отчаяния текли по их крутым бокам. Они вопияли о постигшем их бедствии. У меня есть дар видеть слезы страдания и слышать голос терпящего невзгоду. А, кроме того, разве может быть что-либо красноречивее наших квадратных букв, выгравированных на золотых стенках сосудов?
– Мне думается, что дело о кубках навряд ли заинтересует