попало.
Жильцы нашего дома сушили бельё на чердаке на протянутых верёвках. Там было очень чисто и тепло. Бельё быстро сохло. Однажды мама попросила меня повесить бельё. Я взяла ключ от замка, отомкнула замок и оставила его висеть на скобе. И в этом была моя ошибка. Как только я зашла на чердак, кто-то запер меня там. И этот «кто-то» были Юрка и Колюшка! Они думали, я буду кричать, просить выпустить меня, но я, развесив бельё, вылезла на крышу через слуховое окно, спрыгнула на козырёк парадного и по трубе спустилась со второго этажа. Я так ободралась! Не показав вида, что мне больно, поднялась на свой этаж, увидела мальчишек, уткнувшихся носами в щели двери, и спокойно сказала:
– Ключик верните!
Надо было видеть их удивлённые лица! Как будто увидели привидение.
– Ты, ты как…? – только и промямлили они.
Класс у нас был дружный, мы компанией ходили в кино, собирались потанцевать у Нади, у неё была огромная квартира. А зимой ходили на каток. Кроме меня – я не каталась на коньках. Меня уговаривали, но я отказывалась. Лёшка Румянцев сказал:
– Поехали, я тебя быстро научу.
И я согласилась пойти в Лужники. Неля, соседка дала мне свои коньки – «норвеги» (она занималась в секции, была даже чемпионкой Москвы по бегу на коньках на какую-то дистанцию).
Приехали на каток, нас было человек двенадцать, переобулись и покатили. Атмосфера праздничная, огни, музыка, точно как в кинофильме «Покровские ворота». Мы с Лёшкой переплели руки и поехали в паре. Чирк-чирк, шаг в шаг, так здорово! Сделали два огромных круга, и мне стало жалко Лёшку.
– Лёш, – говорю, – ты покатайся один, что ты с грузом всё время, а я на лавочке посижу.
Лёша согласился, оставил меня на лавочке, а сам полетел, да так красиво, мощно! Только улетел Лёшка, подъезжает ко мне солдатик.
– Прокатимся? – спрашивает.
– Я парня жду, – отвечаю.
– Я знаю, – говорит. – Только один кружок.
Если бы это был просто парень, я бы отказалась наотрез, но это был солдат, в кои веки ему удалось вырваться в нашу гражданскую вольную жизнь. Мне просто неудобно было отказаться, и я согласилась прокатиться. Пять метров не отъехали, как откуда ни возьмись – Лёшка! Да с таким лицом, что солдат сразу выпустил меня и передал Лёшке.
– На минуту нельзя оставить, – зло сказал Лёшка. – Вот почему уговаривала меня одному покататься. Это подло.
– Не злись, Лёша, – попыталась я наладить отношения. – Я не виновата.
«Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть. Напраслина страшнее осужденья» (я в это время увлекалась сонетами Вильяма Шекспира).
– К чёрту твоего Шекспира, – бушевал Лёшка.
И даже горячий чай в картонных стаканчиках не помог Лёшкиному сердцу оттаять. Домой возвращались молча. Больше на каток я не ходила. Интересно, научилась я кататься на коньках? Но ведь не «мешок с овсом»! Видел бы меня физкультурник, как я с Лёшкой в паре, под музыку, катила на «норвегах», не на «гагах» и не на «снегурках»!
А