но продолжал лелеять их в приступе мазохизма. И совсем уже мерзкой была злость на Лесю, мелкая и беспредметная. Там, на вокзале, Леся провожала его сухими глазами и вымученной улыбкой. Она тоже молчала и прятала глаза, наверное боялась показать свой страх и свою тоску и этим его ослабить. Да, наверняка так и было, но он все равно злился на нее, остающуюся, злился на себя за эту злость и от этого злился еще больше…
– Говорят, они своих берегут – боец никак не мог успокоиться – Берегут, суки! Ты понимаешь? Бе-ре-гут!
Вадим не ответил. Ему сейчас было безразлично, берегут ли враги своих бойцов или нет. Ему многое было сейчас безразлично: любимая астрофизика, родители, Леся – все. Но боец не унимался.
– Так почему же именно сейчас!? Именно здесь!? Остановитесь! Гады-ы!
Он уже кричал во весь голос, поднявшись в траншее и размахивая своим автоматом. Почему он не замолчит, подумал Вадим, пусть кто-нибудь скажет ему замолчать! Что-то мягкое шлепнулось об бруствер, потом еще и еще. Вопивший боец вдруг замолк и медленно осел на дно траншеи, сползая почему-то по дальней ее стене.
– Держаться! – заорал кто-то сзади – Держать позицию! Огонь! Мать вашу – огонь!
Вадим оглянулся. По траншее шел человек в камуфляже, волоча за шкирку двоих бойцов соседнего взвода. За бойцами, безучастными и вялыми от страха, похожими на обвисших тряпичных кукол в человеческий рост, как две детские игрушки волочились их автоматы. Так же нельзя, подумал Вадим, вспомнив давние институтские сборы, земля же набьется в ствол и его разорвет при выстреле.
– Никто не уходит! – орал человек в камуфляже – Ни одна блядь не уходит! Огонь!
Судя по всему: по камуфляжу, по аккуратно подогнанному легкому кевларовому бронику, по короткому пистолет-пулемету неизвестной Вадиму конструкции, по ботинкам с высокой шнуровкой, по тактическим перчаткам – это был наемник. Он все шел и шел вдоль траншеи, истошно вопя что-то бессмысленное и загоняя бойцов на бруствер, но вдруг остановился не дойдя нескольких шагов до Вадима. Из его груди, из щели меж двух кевларовых пластин брызнул красный фонтанчик и на лице появилось выражение непомерного удивления и какой-то детской обиды. Наверное он собирался жить вечно, подумал Вадим, да вот не получилось. Наемник рухнул на землю резко и неэстетично, как белье с вешалки. Войцы, опасливо поглядывая на безжизненные тела и то и дело вжимаясь в стены траншеи, вяло отвечали суетливыми и неприцельно-длинными очередями. На правом фланге уныло и мрачно тявкал ротный пулемет.
Осторожно выглянув за бруствер, Вадим тут же нырнул обратно, но сетчатка глаз успела запечатлеть всю панораму боя, застрявшую в памяти каждым нематериальным пикселем моментального снимка. В центре поля зрения огромный приземистый танк медленно ползет по вспаханному полю. Активная защита частично отработала, многих пластин уже нет, но чудовище продолжает рвать гусеницами пашню и, покачивая антенной, медленно приближается к их траншее,