губах криком. Если бы была возможность не спать, я бы отдал все, чтобы сон не касался моих век.
Она спала рядом, как обычно покинув свое место у костра. Жалась ко мне от холода, кутаясь в медвежью шкуру. Вот уже несколько месяцев мы блуждаем в этих зимних лесах, а я не могу признаться ей, что сбился с курса и заблудился. Страшнее всего – слезы и разочарование в небесного цвета глазах.
– Тебе снова приснился кошмар? – сонно промурлыкала маленькая, цепляясь холодными пальцами за мою рубашку.
– Да. Ничего страшного. Спи, тебе нужно набраться сил перед рассветом. Я схожу за хворостом.
Наверное, она даже не дослушала, как снова провалилась в сон. Я поднялся на ноги. Нужно было пройтись. Иначе страх никуда не денется. Почувствовать землю под ногами, ощутить, что я здесь, сейчас. Отступи, паника, отступи, прошлое. Прочь.
Говорят, зима в Заговоренном лесу приходит раньше. Мы зашли сюда еще осенью, покинув Либертас, и с тех пор блуждали в чащах, пробираясь сквозь сугробы. Пальцы леденели от холода, я давным-давно забыл, каково это – чувствовать ноги. Губы трескались, кожа слезала с обмороженных щек. Больше, чем ступить на земли Фелабелля, я хотел только прихода весны. Ходят легенды, что Заговоренный лес специально путает путников, если их намерения не чисты. Я думал об этом, но с каждым днем, размышляя, убеждался, что это не так. Этому лесу давным-давно стоило выпустить меня, хотя бы из-за маленькой девочки, которой приходится шататься по свету со своим убийцей-братом, потому что дома больше нет. Хотя бы ее выпусти, прошу тебя, Триедина.
Я молился многим. Эиру, в которого верю, Триедине, в которую верить пришлось, драконам, Заговоренному лесу. Я говорил с ним, как с отдельным существом. Как с человеком и старым другом. Я молился всем, но никто меня не слышал.
Через пару недель, я стал думать, что это урок. Начинать путь всегда тяжелее, чем продолжать. А потом пропала любая надежда. О справедливости судить совсем не мне. Я не из тех, чьи поступки не заслуживают осуждения. Возможно, мне просто воздается за мои деяния. И воздается страданиями близких.
По вечерам я вырезал Нессе кукол из дерева, пока пальцы совсем не замерзали. Мне хотелось, чтобы у нее было детство, даже со мной – человеком со съехавшей крышей, дурным и непостоянным. Я мог оставить ее на месяц в таверне, заплатив за комнату и договорившись с хозяевами, чтобы ребенок был в безопасности, сытый и здоровый. Да, я часто ее бросал. Бросал, и каждый раз возвращался, потому что никого я не любил так, как ее. И не было в этом мире большего дома, чем тот, где она меня ждет.
Я собирал сухие ветки, срезая их острым ножом. Тем самым ножом.
Я вздрогнул, еще не отойдя от сна. Деревянную рукоять, обшитую драконьей чешуей, украшали вырезанные языки пламени. Нож был дорогой и редкий, отец подарил мне его на день рождения, думая, что так воспитает настоящего мужчину. Тогда он сказал, что кожу для этого ножа несколько столетий назад срезал с трона Эрдали близкий друг короля. За предательство его, конечно, повесили, но нож пропал, и только человек, чье сердце горит огнем, сможет держать его в руках.
Это