пакостят по всему лесу. Постепенно все-таки приучаем их к японскому способу: каждый ходит с полевой лопатой. Ругали, наказывали, наконец, командир полка сам на виду всех стал ходить с лопаткой (это я делаю медленно, чтобы все заметили… на пути обрублю ветку, обтешу ствол и т. п.) и теперь у нас налаживается. Позавчера слышу голос дневального (ставим специальных дневальных): «Убери, тебе говорю (разные названия)… сам командир с лопатой ходит, а ты тут пакостишь…» Картина, пояснений не требующая.
По вечерам подолгу гуляю лесными тропками и без конца думаю о моей маленькой славненькой женке. Кругом полная поэзия: тишина, заснувший лес, беспокойный враг… и я лечу мыслями к тебе, и тепло мне тогда, и уютно. Давай малых и себя, я вас крепко обниму, расцелую и благословлю.
Дорогая и славненькая моя женушка!
Сейчас выспался вволю, и захотелось что-то жену свою назвать поласковее. У нас образовался в лесу целый городок. Возле моего барака построено два офицерских, а там далее телефонисты сейчас сколачивают себе дом. Слышу спор и крик, со вставками «само собой разумеется» или «конечно»… Все народ ученый и неуступчивый. Выхожу. На полу топчется человек девять, а доски наколачивает один. «Не выйдет ваше, братцы, дело, – говорю им, – что-то вы все спорите, а делать ничего не делаете». «Ничего, построим, Ваше Выс[окоблагороди]е, – отвечает человек с топором, – я плотник и только на службе заделался телефонистом». И я понял. Строил-то один человек, и строил молча, а остальные присутствовали и спорили… Сегодня был у меня начальник дивизии и, только подойдя вплотную, увидел весь наш поселок, настолько мы хорошо замаскированы: бараки прикрыты зеленью, просветы засажены деревьями. Противник, располагая прекрасными наблюдательными пунктами, никак не может нас открыть; бросает массу снарядов и все или шагов 200–300 вперед, или столько же вправо или влево. У меня собрано сейчас 26 стаканов от его шрапнелей, потом я пришлю тебе несколько штук, а ты из них сделаешь что-либо вроде подсвечников, отдав в никелировку.
Сейчас явился Цапко – старший почтарь, и я получил от Сидоренки 1, 2 официальных и 3 от моей детки (последнее от 13 апреля, т. е. на девятый день… так скоро, кажется, еще не было). Все вы, по-видимому, русланзалюдмилились… сужу по тому, что чрез два дня у Генюши экзамен, а он знай все Людмилу отбивает у Черномора. Это и хорошо. Значит, 1) вы спокойны и 2) у вас есть шансы. А рассчитаться с Сережей – это сущие пустяки: он свой человек. Кланяйся ему и целуй (поручи Гене и Ейке). Про бинокли я тебе уже писал: все они пришлись как нельзя лучше и давно уже розданы. Театральные, напр[имер], совсем хорошая вещь, особенно в лесном бою, где перспектива так же ограничена, как и в театре. От Сидоренко получаю порядочно писем, но сам никак не удосужусь написать ему… по его словам, дивизия направляется на другой фронт; если это так, то Осипа у себя задержу, так как иначе он своих не найдет.
Твой присланный плащ страшно мне нравится: у нас сейчас довольно свежо и я,