выражение его лица. Кровь бросилась ему в лицо. Он что-то прошептал, но я не слышала из-за грохота собственного сердца. Мы снова поцеловались. Жарко, неистово. Он позволил себе чуть больше, расстегнув халат и запустив горячие, вздрагивающие от нетерпения пальцы под рубашку.
Я думала, умру, когда он коснулся моей кожи. Это было так ново, так необыкновенно.
А потом все закончилось. Тяжело дыша, побледневший, он отстранился. Извинился. Сказал, что хочет не так. Черт возьми, он прав. Но я вскочила вслед за ним и подобно девчонке бросилась ему на шею. Он слегка покачнулся и только тут я поняла, насколько он на самом деле устал. А потом заметила под рубашкой выпуклость на правом плече. Он поморщился и отступил было, протестуя, но я заставила его сесть и распахнула рубашку.
– Всего лишь царапина.
Я закусила губу. И отвела его в полевой госпиталь на перевязку. Я не стала даже поправлять волосы. Мне было все равно. Плевать. Мне хотелось кричать о том, что он вернулся. Я ждала, пока его перевяжут, а Аксель посматривал на меня поверх медсестры. Его глаза сверкали, как сапфиры. Что-то происходило в его голове. Я не могла определить, что именно, и это заводило еще больше.
Глава 7
Управление полицией Треверберга
Если бы ему кто-нибудь намекнул, что Анна Перо лишится не только жизни, но и лица, он бы покрутил пальцем у виска, поднял бы говорящего на смех. Анна была воплощением жизни. По меньшей мере, та Анна, какой он ее запомнил. Та женщина, которая открыла для него мир чувственных удовольствий и, что, наверное, важнее, мир любви. Она подарила ему свои чувства тогда, когда он больше всего нуждался в них.
Он не ощущал разницы в возрасте, не ощущал, что их роман в любой момент может оборваться. Он может погибнуть. Перо может уехать. Ему было плевать. В девятнадцать лет Грин чувствовал себя бессмертным и фактически был им. Через раз выходя с задания с простреленной конечностью, он все время плясал на том самом волоске, который отделял его от смерти. И смеялся над своей судьбой. И даже последующее расставание с Анной, возвращение в Треверберг и погружение в новую и незнакомую для него гражданскую жизнь отвергнутого сына, стажера и студента, не повлияло на Грина так, как события последних лет.
Сначала Энн. Потом смерть Анны.
Образы двух женщин, которых он впустил в свое сердце, сплавились в пульсирующий комок, который жег грудь, уничтожая остатки чувств. К обеим.
Стоя у огромной белой доски и пожирая взглядом последний портрет Анны Перо, Грин думал. Анна почти не изменилась. Прошло почти пятнадцать лет, а она не изменилась. Чуть больше морщинок в уголках глаз. Чуть трагичнее изгиб губ. Она следила за собой, маниакально ухаживая за кожей лица и тела, изнуряя себя тренировками, уделяя массу времени питанию и витаминам. Может, благодаря этому даже тогда, на базе, она выглядела молоденькой девчонкой. С портрета на него смотрела молодая женщина.
Которой исполнилось сорок пять.
И она выглядела так, как будто приехала в Треверберг за Нобелевской премией.