рассказывал, и одновременно щёлкал затвором, – мама всё прощала, – Саша замолчал, смахнул подступившую слезу, – отец её бил.
Саша отстранился от объектива.
– Правую руку чуть выше, левой возьмись тоже за правую сторону качелей, – попросил он, снова посмотрел в объектив, – ещё выше, хорошо.
Щёлкнул затвор. Саша продолжил рассказ о детстве:
– А я не мог заступиться, я был ребёнком. Меня он тоже бил. Ей бы развестись с ним, но она терпела. Она, – голос Саши дрогнул, – погибла в аварии. В машине, вместе со своим любовником.
Саша молча сделал серию кадров. Через несколько секунд смог говорить дальше:
– Папаша взбесился, когда узнал. Сказал: «Ты не мой сын. Убирайся на хрен. Или прибью», – Саша вздохнул и обратился к Даше, – не переставай улыбаться. Смотри вверх.
– И ты ушёл? – Даша подняла глаза, как он просил.
– Выбора не оставили. Два дня, до похорон мамы провёл у друга, а после уехал из посёлка. Час брёл пешком до электрички, сел в вагон, и оказался здесь, в Пороге. Помню всё как в тумане, я несколько дней пил.
Тяжело. В глубине Сашиной души таится дикая боль, от которой он прячется за маской альфа-самца. И, делясь своей болью, заставляет Дашу улыбаться.
– Сколько лет прошло?
– Десять.
Даша пристально посмотрела на него. Неужели до сих пор не может смириться?
– На протяжении десяти лет, каждый день ты видишь мамино фото и проживаешь свою боль заново. Зачем?
Саша отложил фотокамеру. Подошёл, жестом показал, что съёмка окончена и велел слезть с качелей.
– Не могу я убрать портрет! – прокричал он. И уже тише:
– Это всё, что от неё осталось. Последнее фото. Из дома я ушёл без вещей, взял только фотоаппарат. Плёнку проявил уже после похорон.
Он сказал это с вызовом. Как будто Даша заставляла снять портрет. Его крик, его ярость напугали. Даша вновь отчётливо поняла, что совсем его не знает. И впечатление, которое он произвёл вначале – обманчиво. Утрата причинила боль. И он ловко скрывает своё истинное лицо. Сашу били в детстве, его мама умерла. Чувства его обесценены. Что если он не шутил про маньяка. Вдруг он может ударить, или убить? Телефон остался в гараже. Даша не могла никому позвонить и сообщить, где она.
– Прости, – Даша старалась говорить как можно спокойнее, – уже поздно, я пойду, – но страх в глазах не удалось скрыть.
– Нет, подожди, я только начал, – Саша схватил её под локоть и толкнул на диван.
Даша закрыла лицо руками и проговорила:
– Я тебя боюсь.
Саша сам не понял, как получилось, что Даша пролезла в душу и выведала его боль. Он рассказал девчонке, о чём стыдился вспоминать: что в детстве любил читать, что его обижали, что не мог за себя постоять. А она слушала и не морщилась от отвращения, в глазах блестели слёзы.
Сострадание, сочувствие. Иногда это симпатия, иногда – фальшь. Самое частое, что Саша слышал от девушек по поводу портрета мамы: «Милый, бедненький мальчик, столько пережил. Дай пожалею тебя!», или: «Это в прошлом, пора повзрослеть» или даже: «Мамочка смотрит на тебя,