послышался ее вздох.
Я отпрянул и вгляделся во тьму. Откуда ей известно имя моего папы? Или она о другом Кристофере?
Я понимал только одно: что-то угрожало спокойствию всех нас. Барт стал еще более странным, чем всегда. Что-то – или кто-то – оказывало на него влияние каким-то непонятным для меня способом. Но как бы там ни было, если уж я не мог ничего понять из разговора мамы с папой, то Барт и подавно.
Что-то происходило с Бартом, что-то – с моими родителями. Я чувствовал непомерную тяжесть на своих плечах. А они не были еще вполне крепкими.
Однажды днем я намеренно пришел из балетной школы пораньше. Мне хотелось узнать, что делает Барт, когда я отсутствую. Его не было дома, его не было в саду; следовательно, оставалось одно: он – в том доме по соседству.
Я легко отыскал его. К моему удивлению, он сидел на коленях у этой дамы, вечно одетой в черное. Я задохнулся от возмущения: каков мошенник! Я тихонько подошел к окну зала, который она любила больше остальных. Она пела ему, а он, уютно свернувшись, смотрел снизу вверх в ее закрытое вуалью лицо. Его большие темные глаза были совершенно невинны. Но вдруг выражение их изменилось на лукавое, и он спросил странным тоном:
– Ты ведь не любишь меня на самом деле?
– Люблю, люблю, – мягко проговорила она. – Я люблю тебя больше, чем кого-либо любила прежде в своей жизни.
– Больше, чем могла бы любить Джори?
А какого дьявола она станет любить меня?
Она засомневалась, отвела взгляд, потом проговорила:
– Да, ты для меня – особенный…
– А ты будешь всегда любить меня больше других?
– Всегда, всегда…
– И ты мне подаришь все, что я хочу?
– Все, все… Барт, как только ты придешь ко мне в следующий раз, ты найдешь здесь свое заветное желание, ожидающее тебя…
– Давно бы так! – проговорил он вдруг жестким наглым тоном.
Меня это удивило, хотя Барт всегда на глазах менял выражения, походку, тон… Играет, вечно играет. Сейчас голос его звучал так, будто за него говорил кто-то многими годами старше.
Надо пойти рассказать маме и папе. Барту необходимы друзья его возраста, а не престарелая дама. Нездорово для мальчишки быть в одиночестве. И я опять задумался о том, почему наши родители никогда не приглашают в дом своих взрослых друзей с детьми, как это делают другие родители. Мы живем совершенно изолированно, и вот приезжает эта мусульманка, или кто она там, и завоевывает потихоньку любовь Барта. Мне бы радоваться за брата, но странно: меня это очень беспокоило.
Барт встал и проговорил:
– До свидания, бабушка.
Он сказал это вполне обычным своим мальчишеским голосом.
Черт возьми, что он разумел под словом «бабушка»?
Я терпеливо выждал, пока Барт перелезет через стену, обогнул особняк и постучал в ее дверь. Я думал, что мне откроет тот старый дворецкий, но открыла сама старая дама, посмотрев в глазок и спросив, кто там.
– Джори Марке Шеффилд, –