птиц и животных. Она уже и так виновата в смерти папы. Что, если она как-то навредит и маме?
Она оставила себе другие книги: «Сказки братьев Гримм», «Таинственный сад» – истории, ставшие спасением в те долгие ночи, когда единственным признаком жизни из маминой спальни было неоновое свечение телевизора из-под двери. Художественная литература одновременно стала ей и другом, и тихой гаванью, неким коконом, защищавшим ее от опасностей внешнего мира. Она могла читать о синице, что ворует пшеницу, но при этом должна была любой ценой избегать синичек, щебетавших у садовой ограды.
И у нее осталась брошь; она была вместе с Кейт, надежно спрятанная в кармане, во время обязательных матчей по нетболу, во время экзаменов и даже первого поцелуя. Как будто брошь была талисманом на удачу, а вовсе не напоминанием о том, что она сделала, кто она такая. Чудовище.
Сейчас брошь потеряла свой вид: золото потускнело и почернело от времени.
Когда-то она была красивой – Кейт помнит, как играла с ней, когда была совсем маленькой: камешки сверкали на солнце так, что казалось, будто крылья трепещут. Кейт не помнит, когда у нее появилась эта брошь. Наверное, те кошмарные мгновения, когда она крепко сжимала ее в кулаке, пока тело отца уносили прочь, засветили все остальные воспоминания, будто яркий свет фотопленку.
Кейт вздрагивает. Становится холоднее, тепло уходит прочь вместе с солнцем. Она встает и оглядывается. И кое-что замечает.
Меж корней платана приютился старый деревянный крест, поросший лишайником.
На нем нет ни имени, ни даты. Но, наклонившись, она видит еле заметные очертания неровных букв. RIP[7].
Солнце скрылось за тучами, и на Кейт падают первые капли дождя.
Пока она стоит перед крестом, в саду словно становится все больше и больше звуков. Ей кажется, будто ее кожа стала сверхчувствительной, будто у новорожденного животного. В животе и в венах нарастает ощущение, будто что-то хочет войти в нее. Или хочет выйти.
И она бежит; за нее цепляются незнакомые растения, оставляя на одежде красные и зеленые следы. Она захлопывает за собой дверь, задергивает шторы на окнах, чтобы не видеть сад и особенно платан. Крест. Деревянный, позеленевший от времени, обхваченный корнями платана.
Не может же это быть могилой человека? Хотя… коттедж такой древний. Она вспоминает слова продавщицы. Берет начало в глубине веков. Может, это кто-то из Вейвордов?
Она надеялась найти хоть что-то среди бумаг тети Вайолет. Но в папке, которую она обнаружила под кроватью, не было ничего раньше 1942 года, ничего о самом коттедже или о том, кто здесь жил до тети Вайолет.
И тут Кейт вспоминает, что в доме есть чердак. Кажется, она видела люк? В коридоре. Возможно, что-то найдется там.
Когда Кейт наступает на верхнюю ступеньку лестницы, та скрипит. Бог знает, сколько лет этой лестнице: она нашла ее на заднем дворе, ржавеющую, наполовину заросшую ползучим плющом. Не обращая внимания на протестующую ступень, она толкает крышку