как то ненавидимое им состояние прилива нормализуется. А ведь почти удалось. Почти понял…
Хотя на деле ничего-то нового.
Он потрогал нос, убеждаясь, что кровь-таки пошла. И теперь стекает по щеке. Щекотно. Он сдавил переносицу и открыл глаза. Мутит. Надо перележать немного. Погодить, пока отпустит.
Дверь отворилась беззвучно.
– Какао? – Матушка поставила чашку на столик. – Знаешь, тут на кухне какао… понятия не имею, сколько ему лет, как и сахару, но слышала, что они не портятся.
А вода вместо молока – так и вовсе мелочь.
– Спасибо. – Он закрыл глаза и убрал руку.
Ее пальцы пахнут химией, и запах этот тревожит, заставляя сжаться.
– Увидел что-нибудь полезное?
– Скорее уверился, что связь есть. – Он позволил ее силе проникнуть внутрь.
– Ты это и так знал.
Знал. С того момента, как камешек на цепочке попал в его руки. Выяснить происхождение натурального камня просто. Природный альбест многое хранит в своей памяти.
А дальше непонятно.
Камень родом из Дальнего, шахты которого закрыты с полсотни лет тому. И судя по тому, что он прочел, их выгребли дочиста, даже пыль и ту собрали.
Тогда откуда?
Если обрабатывался он относительно недавно. И… кем? Откуда? Из тех камней, что были вынесены добытчиками? Вполне возможно. И вынести могли задолго до открытия шахт. Вынести. Спрятать.
Сохранить.
А потом? Кто обработал альбест? Кто вдохнул в него жизнь, заставив отзываться на силу?
Кто подарил его старой деве? И главное, зачем?
Какао было невыносимо сладким, но Бекшеев допил до последней капли. Стало легче.
– Болит? – заботливо поинтересовалась матушка.
– Не сильнее обычного. – Он потрогал голову, убеждаясь, что никуда-то та не делась. – Даже… совсем не сильнее.
Головная боль медленно отступала.
– Когда багаж прибудет?
– Уже. Внизу, – матушка устроилась в низком кресле напротив и руки сложила, – твои доски в том числе. Скажи, есть высший смысл в том, чтобы тащить их за сотни верст?
– Не знаю. – Бекшеев потрогал переносицу. – Я к ним привык?
Глава 6. Отшельник
«…состоялось торжественное открытие памятника героям войны. Сам император возложил цветы, а примеру его воспоследовали многие, тем самым подтверждая, что жива еще память о подвиге…»
Яжинский ждал меня за поселком.
Северный Плес – даже не деревенька, хутор, который со временем разросся. Ставил его еще дед Яжинского, бодрый старик, который протянул до ста семи, – я еще успела его застать.
А он, глянувши на меня когда-то, цыкнул сквозь зубы:
– Где это видано, чтоб бабы воевали.
Я ничего не ответила.
Ну да ладно. Не в том дело.
Яжинский стоял, и в полумраке – а день зимой отгорает быстро – видны были лишь очертания массивной фигуры. Он невысокий, коренастый, в плечах мало меньше Медведя. Седой. Волосы он собирал в хвост, а бороду стриг коротко.
В городе