полка: следование походной колонной поротно без боевого охранения и с обозом в арьергарде – а чего им тут беречься в собственном тылу?
В голове потихоньку зреет дерзкий план, но с ним чуть попозже. На повестке дня другой вопрос – лейтенанта выжали досуха, больше ничего интересного он не расскажет. И что прикажете с ним делать? Тащить голубя в лагерь, отмывать, отстирывать и таскать с собой дальше с остальными пленными?
К счастью, представитель рода Асано сам облегчает нам выбор. Почти не дрогнувшим голосом сею под конец допроса заявляет, что хочет собственной кровью смыть позор такого плена. Просит даровать ему милость сэппуку.
Уважаю выбор другого, особенно когда он облегчает мой собственный моральный выбор. Дав знак Лукашиным держать пленника под контролем, возвращаю ему его офицерскую саблю.
Парень садится на подогнутые ноги, обнажает сухощавый мускулистый торс, оборачивает лезвие сабли носовым платком, так, чтобы выступала часть лезвия сантиметров в тридцать-сорок. Губы шевелятся – предсмертное танку.
Падает роса,
Исчезает поутру.
Не таков ли я?
Что ни говори, а жизнь —
Это сон, всего лишь сон.
На лбу Токея проступает крупная испарина. Он делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить ощутимую дрожь в руках. С противным хрустом всаживает лезвие в свой живот, фонтаном брызгает кровь, походу, он сразу зацепил какой-то крупный сосуд. Лейтенант ведет разрез продольно, а затем резко разворачивает лезвие вниз… И заваливается на собственные выпавшие сизые кишки.
Вержбицкий извергает из себя содержимое желудка, братья Лукашины еле сдерживаются, чтобы не последовать за ним. Я сам захожусь в лихорадочном кашле, лишь бы не стошнить. Сипло приказываю уходить.
В лагерь возвращаемся молча. Обсуждать произошедшее не тянет. Это в кино смерть часто стараются показать красиво, романтично и даже героически. В реальности… В реальности это грязь, кровь и отвращение. И чтобы отвлечься от них мыслями, надо подумать, как увеличить количество этой грязи и крови, нанеся врагу максимально возможный ущерб.
Подтягиваю свой «штаб»: Маннергейма, Вержбицкого, Бубнова, Лукашиных и Буденного с Жалдыриным. Предлагаю сделать так, чтобы полк до фронта не дошел, а в лучшем случае отправился на переформирование.
Вержбицкий смотрит на меня, как на умалишенного, да и во взгляде Маннергейма интерес мешается со скепсисом.
– Полсотни человек против целого полка? – озвучивает Вержбицкий свои сомнения.
– Они не ждут нападения. У нас четыре пулемета. Жаль, мало взрывчатки. На полк не хватит, да и рискуем остаться вовсе без нее.
Достаю карту и с карандашом в руках излагаю свой план.
– Хорошая идея, – скепсиса ни в голосе, ни во взгляде тролля-барона больше не чувствуется.
– Доверимся вашему опыту, Николай Михалыч, – несколько кисло соглашается Вержбицкий с моей идеей операции.
– Тогда немедленно выступаем, времени