друг жалуется на горло, не простудился ли. Это нас беспокоит. Володя натапливает зимовье до такой степени, что в нём становиться как в бане. Он раздевается по пояс и садится ближе к печке. Ему надо прогреться, чтобы к утру никакой хвори не чувствовать. При свете двух свечей я фотографирую Владимира. У него на шее висит медвежий зуб, с которым он не расстаётся в тайге. Талисман удачи. Он будет передан Лесному Ястребу после похода, для сохранения в течении двух лет службы Чёрного Медведя.
В зимовье душно, жарко. Рэм лежит возле двери, но и тут не прохладнее, он скулит, просится из зимовья. Я выпускаю его, но скоро и сам не выдерживаю жары, выскакиваю прочь. Меня встречает приятная прохлада и густая темнота, перед которой робеют и самые отважные. Мои зрачки медленно расширяются, и я попадаю в сказочный мир видений. На небе рассыпаны тысячи звёзд. Где-то в далеке поёт ночная птица, и куда бы не устремил свой взор, кругом стоит могучая, непреступная лесная стена, составленная из толстых стволов сосен, лиственниц, елей. Зимой в ночное время я с опаской выходил из зимовья, внимательно оглядывался по сторонам и всё время ждал какого-либо подвоха. Сейчас же меня ничуть не страшит темнота ночи, таинственные шорохи. Я стою охваченный лирическим настроением, а губы мои расплылись до ушей в улыбке.
Уснул я в эту ночь лишь под утро, когда у добрых людей наступает самый сладкий сон. Уснул как убитый и почти тут же проснулся. За окном уже было светло, в зимовье стало прохладно, наступило утро. Переборов в себе желание уснуть ещё на пять минут, мы с Владимиром выходим из зимовья, разжигаем костёр, греем чай и завтракаем. Всё это проделывается молча, полу лениво, хочется спать, но надо идти, к тому же утренняя прохлада даёт о себе знать. Она пробилась к нам под одежду, и чувствуется, как по телу бегают мурашки.
После завтрака, мы упаковываем рюкзаки, взваливаем их на спины и, сладко позёвывая и поёживаясь от холода, отправляемся в путь. С самого начала заставляем себя идти быстрей, и вскоре мороз отступает, идти сразу становится веселей, и языки сами по себе начинают болтать что попало, лишь бы не молчать. Рэм, отдохнувший за ночь, носится по тайге, появляясь то спереди, то слева, то справа, высунет морду из веток, внимательно посмотрит на нас, фыркнет и снова в кусты. Ему тоже весело. А мы идём и идём по узенькой тропинке, извивающейся между деревьями. Сквозь мохнатые слои сосновых веток, редкими лучиками, пробирается к нам утреннее солнце, и снова я мысленно взвиваюсь в облака.
Но вот Чёрный Медведь, как всегда идущий впереди, сворачивает с тропы и идти становится трудней. Ноги путаются в прошлогодней траве, то и дело приходится перелазить через валёжины, но это нисколько не ухудшает нашего настроения. Здесь мы попадаем в великолепный сосновый бор, стройный, могучий, древний. Нет смысла описывать его великолепие, да я и не смогу. Тот, кто побывал в тайге, поймёт меня. Стоит лишь посмотреть на фотографию, да представить птичье пение, и ты попадёшь в ту сказку, которая, как младенца, убаюкивает тебя