сжимает куколку крепче.
– Не дам! У тебя руки грязные, еще испачкаешь!
– Не очень-то и хотелось!
Людмила отходит в сторону, гордо вздернув голову. Хотелось ей, конечно, хотя бы подержать в руках это чудо, но не показывать же задаваке Лизке, как она мечтает о такой куколке. Они приехали из Германии! У них есть машина «Победа», и большой металлический гараж, и квартира отдельная, а не коммуналка, с балконом на втором этаже!
Девочка никому не признавалась, даже себе самой, что завидовала сестрам – не столько из-за куколки, сколько из-за того, что их всегда двое. Как было бы здорово, если бы и у нее была сестра! Когда кто-то расспрашивал ее о семье, она заявляла: «У меня есть сестра, у нас красивый дом в деревне – с узорчатыми ставнями – а мама работает завучем в школе».
Но вот куколку уносят домой. Ребятня бросается врассыпную по двору – играть в прятки. Девочка проскальзывает между рядами сараек из фанеры и досок, забивается поглубже в узкий пыльный проход, замирает, почти не дыша. Из щелей пахнет затхлостью, землей и картошкой – они недавно ездили на заводское поле, все вместе копали и ссыпа́ли картошку в мешки, а потом развезли по домам на большом грузовике. Их семье в этот раз досталось шесть больших мешков – еле поместились в сарайку, забитую всяким барахлом почти до крыши. Осенью их нужно будет успеть перетащить в дом, пока не ударили морозы. На зиму картошкой они обеспечены.
И огурцы в этом году уродились! От завода им выделили грядку, она часто туда ездила с мамой – поливать и собирать колорадских жуков. Теперь можно есть картошку с солеными огурцами, а еще солянку по праздникам, м-м-м! Девочка и не заметила, как успела проголодаться, но в животе у нее так громко урчит, что она испуганно прижимает к нему руки: а ну как кто-нибудь услышит и найдет ее? Где-то рядом, почти у нее над головой, и правда раздается скрип и грохот, стенки шатаются, летит труха. Кто-то из мальчишек скачет по сарайкам в поисках девочек.
Тишина. Не нашли! Но тут вдруг сверху слышится журчание, по голове начинает течь теплая вонючая жидкость, она льется с косичек на ситцевое платье… Девочка, сжавшись в комок от омерзения, беззвучно рыдая, ждет, пока мальчишка не закончит дело и не уберется подальше, чтобы никто не заметил ее позора.
Домой, скорее домой! Каким-то чудом ей удается добежать до подъезда незамеченной, любимое, единственное платьице все мокрое и противно липнет к плечам и спине, девочку тошнит от этого запаха. Оказавшись у себя в комнате, она тут же сдирает его с себя, бросает комом на пол. Тетки, ахая и охая, спешно греют чайник на плите, принимаются поливать ей голову над тазиком. По коже бегут мурашки от отвращения, слезы катятся по щекам и смешиваются с мыльной водой, глаза щиплет…
– Людмилка, это кто сделал?! Людмилка! Чего ты молчишь, дурочка?..
Она молчит, но она не дурочка. Если скажет – житья ей во дворе не будет. Задразнят. Нет, лучше молчать… И вообще забыть об этой пакости. А платье – что платье? Отстирается.
***
Детство живет в памяти образами, красками, запахами, короткими эпизодами. Как старый семейный