говорить Михеева.
Подругам довелось хлебнуть гражданской войны с густой добавкой. Жанна вступила в Добрармию в первые дни её создания в Новочеркасске. Лена была второпоходницей[42]. Обе носили на шее ладанки с ядом, чтобы не угодить живыми в руки большевиков. Идейные доброволки, они доподлинно знали, что ожидает их в плену.
На крыльцо, нещадно шаркая, выполз скрюченный радикулитом дезинфектор Филиппыч – седой как лунь и вислощёкий как мопс.
– На здоровьишко-то собственное барышне начхать, – брюзгливо проворчал он, накидывая Жанне на плечи брезентовый пыльник.
Сестра успела поймать пухлую руку старика и благодарно её пожать.
Вдоль улицы в направлении околотка, чавкая копытами по напитавшейся влагой земле, рысил всадник.
Дезинфектор, собрав дряблые мешочки век в щёлки, с торжественностью возвестил:
– И жених сыскался ей, королевич Елисей!
– Не жених, Гордей Филиппович, а муж законный, – поправляя волосы, уточнила Жанна.
С поручиком Баранушкиным они обвенчались восьмого сентября в Курске, на следующий день после освобождения города.
Спешившийся разведчик привязал к тополю лошадку саврасой масти, таких же простых кровей, как он сам. Козырнул и, стащив не вполне чистые матерчатые перчатки, со всеми поздоровался. Сперва поцеловал в заалевшую щёчку молодую жену, затем по-дружески приветствовал Лену, после чего, отдавая дань сединам, церемонно поклонился дезинфектору. Ему же вручил увесистую торбочку.
– Гордей Филиппыч, дорогой, спроворьте перекусить. С подъёма маковой росины во рту не было.
– Гордею Филипповичу нездоровится, позволь я, – спустилась ступенькой ниже Михеева.
– К тебе, красавица, штабс-капитан направляется из офицерской. Возле пруда я его обошёл. Фамилии не вспомню, недавно из госпиталя вернулся. Как же его, чертяку? Ну, на гитаре он славно бренчал тогда под Белгородом в селе этом, как его… Ряжском, песни пел… в августе…
– Поняла о ком ты, Алёша, – кивнула Михеева. – Маштаков.
– Память у тебя, Лиса! – поручик восхитился.
– А с чего ты взял, что он ко мне идёт? Зачем?
Вопросы остались без ответов, потому как Жанна увлекла своего благоверного вглубь коридора, к спаленке. На войне следовало рачительно относиться к каждой минуте медового месяца.
– Эвон марширует. Да нарядный какой! – дезинфектор из-под ладони обозревал дали.
Огибая лужи, приближался офицер в сшитой по фигуре светло-серой шинели, полы которой крыльями разлетались от быстрой ходьбы. Завидев на крыльце Лену, он заулыбался, отчего его исхудалое лицо помолодело.
– День добрый! Неужто меня встречаете? – сквозь надтреснутую хрипотцу прорвались трогательные нотки.
Маштакова беспокоила старая рана на шее. Грязный бинт, махрившийся обрывками ниток, контрастировал со щёгольской шинелью, украшенной многими цветными нашивками, в том числе красно-чёрным ударным углом на правом рукаве.
Лена