асфальтовой дороги, которая привела меня из Ларнаки в Никосию, посажены деревья, казуарины и кипарисы. Но и они повержены бешеными порывами горячего ветра, который всегда здесь дует с моря после полудня и вращает бесчисленные водяные колёса. Эти хмурые железные остовы стоят в рощицах на окраинах городов, их скрипучий хор – главная песня острова. Вдалеке виднеются горы. И над всей этой картиной струится особый свет, будто сиренево-серебристая глазурь, которая очерчивает контуры и горизонт и заставляет каждую бредущую козу, каждое одинокое рожковое дерево выделяться на бесцветном фоне – будто наблюдаешь всё в стереоскоп.
Панорама сама по себе красива, но места эти суровы и малопригодны для жизни человека. В это время года не встретишь даже цветов, за исключением маленького серого асфоделя, колышущегося, словно тень. Греки называют его «пламя свечи». Северная сторона гор, между Никосией и побережьем, более радушна. Здесь земля с красным отливом как будто более плодородна, а на террасных полях выращивают рожковые деревья. Когда я проезжал мимо, сбор урожая был в самом разгаре: мужчины сбивали плоды длинными шестами, женщины складывали их в мешки и грузили на ослов. Плоды рожкового дерева идут на производство кормов для животных. Эти плоды в виде стручков напоминают сушёные бананы, а на вкус, я бы сказал, как тряпичный коврик, на который пролили что-то сладкое.
Я связался с архиепископом в Никосии, мне нужно было письмо к священнику деревушки Кити. Его помощники оказались неучтивы из-за того, что Церковь возглавляет оппозицию англичанам, а они вряд ли могли знать, что я представлял их интересы в английской прессе. Но архиепископ, глуховатый старик, казалось, был рад посетителю и распорядился, чтобы секретарь напечатал письмо на машинке. Когда письмо было готово, ему принесли перо и он поставил свою подпись красными чернилами по праву, дарованному императором Зиноном в V веке: «+ Кирилл Кипрский». С тех пор светская власть острова присвоила себе это право. Турки поступали так – чтобы досадить, англичане – чтобы покрасоваться.
Сегодня утром я отправился смотреть аббатство Беллапаис. По дороге мой водитель заехал к невесте, которая живёт в деревне неподалёку. Она встретила нас со своей тётушкой и угостила кофе и засахаренными грецкими орехами. Мы расположились на балконе в окружении горшков с базиликом и гвоздикой – за деревенскими крышами открывался вид на море. Сын тёти, двухлетний мальчишка, не переставая толкал стулья и визжал: «Я пароход, я машинка». Когда я уезжал на настоящем автомобиле, он обиженно зарыдал, и его всхлипы неслись мне вдогонку.
Сегодня днём в замке мне указали на джентльмена с седой бородой в белой пробковой шляпе-топи, это был мистер Джеффри. Поскольку он был хранителем памятников древности на острове, я решил обратиться к нему. Он отстранился. Я попытался исправить ситуацию, упомянув его книгу об осаде Киринии. «Я написал их столько, что всё не запомнишь, – ответил он. –