Кажется, Марию Крот это замечание оскорбило, и настроение её испортилось. – Жаль, что вы так считаете. Что не верите в малоосвоенные практики. Я всё-таки надеялась на вашу помощь.
Дальнейшие уточняющие расспросы Ларисы она решительно отмела, сославшись на якобы секретность тех данных, на которые она опиралась в своей работе.
– Я постараюсь найти для вас монографию, – добавила Крот уже с раздражением. – Вы почитаете и сами сложите мнение о характере моих начинаний. Хотя не обещаю, что найду: тираж был очень мал, издание эксклюзивное. У вас есть ещё ко мне вопросы? Простите, но как я уже говорила, я очень занята!
Изворотливость этой женщины казалась безграничной, отчего и Лариса начала терять терпение:
– Только один. Аркадий Павлович в курсе ваших экспериментаторских идей? Всё-таки эксперимент предполагает определённый риск!
– В общих чертах. – Крот не смутилась и сейчас. – Для руководителей его уровня важен только результат, зачем тратить его бесценное время на всякие мелкие детали? Думаю, вы тоже не станете отвлекать его по пустякам.
Расстались они с плохо скрытой неприязнью.
После этой странной, насквозь неискренней беседы, просто-таки сотканной из лжи и фальши, Лариса ещё больше укрепилась в мысли о каком-то нелепом, причудливом, почти шутовском шарлатанстве Крот. В то же время она не считала нежизнеспособными изложенные ею идеи: определённо, при чёткой, отлаженной организации они могли работать, другое дело, что их моральный аспект вызывал большие сомнения. Шарлатанство было не столько в идеях, сколько в самой Крот, виляющей и путающейся даже в том, о чём, казалось бы, должна иметь чёткие представление. Однако нет: ни на один прямой вопрос она не дала прямого ответа, уходя от всяких уточнений с нахальством мелкого жулика. От всех её наработок также веяло натуральным жульничеством – как от безграмотных газетных публикаций, так и от «собеседований» с «потенциальными дистрибьюторами». И, однако же, чувствовала она себя в такой ситуации весьма вольготно – так, словно ни на секунду не сомневалась в прочности своего положения: как чувствует себя шут, обезьянничающий на сцене, веселя и одновременно раздражая толпу. В итоге всё это создавало ощущение некой сценической постановки, к которой и относиться, наверное, следовало как к дешёвой комедии, но почему-то она виделась драмой. «Если Крот и впрямь получила индульгенцию на любые свои действия, чем это в итоге для всех обернётся? Мы же скатимся к провалу в результате её узаконенной глупости – с землёй, с рынком, с общественными слушаниями! Она водит всех за нос, как портной, который сшил платье голому королю и, тем не менее, получил рукоплескания придворных. Пусть все молчат, заблуждаясь или боясь недовольства начальства, но я не могу молчать: в конце концов, это просто бесчестно – видеть гибельную суть и притворяться, что ничего не видишь. Надо попробовать открыть остальным глаза», – решила для себя Лариса.
7
Она вошла, и он улыбнулся.
– Привет,