иным воспитанием и жизненным опытом, считал, что мягкости в объяснении задачи и предельной жесткости в требовании ее исполнения достаточно для любого военнослужащего.
Применительно к русскому солдату и офицеру такая позиция была верной, даже – единственно верной. Но здесь – не срабатывало. Не было в самых архетипичных слоях самосознания буров таких автоматически всплывающих максим: «Сам погибай, а товарища выручай», «На миру и смерть красна», «Или грудь в крестах, или голова в кустах», «Не мы первые, не мы последние», «Помирать – так с музыкой» и так далее и тому подобное. «Жизнь – копейка, а судьба – индейка», хотя Козьма Прутков в свое время спросил: «Не совсем понимаю, почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-либо другой, более на судьбу похожею птицей?»
– Езжайте, – повторил он, закуривая папиросу. – Один наш мудрец интересно сказал: «Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней приготовиться». Кое-какое время у вас еще есть.
Девет взглянул на него с откровенным недоумением, хлестнул лошадь плеткой и вынесся вперед, прокричав своим нечто на староголландском. Басманов не разобрал.
– Передохнем, братцы, – сказал он, спрыгивая с седла. – Только не здесь. Вон тот холмик мне больше нравится.
– Видал я дураков, господин полковник, – сплюнул Барабашов. – Точно так генерал Самсонов перед Танненбергом послал меня куда подальше, когда я привез ему сведения, что германская кавдивизия заняла Зенсбург, где только мы и могли соединиться с Ренненкампфом…[13]
«Господи, какая древность, – подумал Басманов. – Вернее – наоборот! А я ведь тоже начинал войну неподалеку».
Сам он ощущал себя, как один из мелких князей, во главе дружины двигающийся к берегу Калки в 1223 году, знавший от половецких сакмагонов,[14] что навстречу идут два тумена Субэдэй-Багатура. Чем кончилась та история – в книжках написано.
Смелые были князья, отчаянные! Две-три сотни верных воинов при каждом. Все в кольчугах и бронях. Шлемы на брови надвинуты, длинный меч у бедра, копье упирается в стремя, червленый щит на левой руке, еще булава или клевец[15] к седлу приторочены. Лук с полусотней стрел в колчане за спиной. Сила!
Сила-то сила, но – против соседнего князька, или набега половецкой орды, хоть и в тысячу сабель. Вот и сейчас – в своем «войске» он уверен, а на самом деле – способно оно сдержать орду, или так и поляжет здесь, пусть и со славой?
– Ты возьми правее, вон на ту высотку, – сказал робот «Артем» «Аскольду». – А я – на эту.
До подхода врага оставалось двадцать минут. По их расчету.
Между холмами расстояние триста метров, правый выдвинут на семьдесят метров вперед по отношению к левому. Такого полигона специально не придумаешь. Сектора обстрела открываются изумительные.
Тем более эти носители флотских имен были абсолютно лишены того, что у людей называется «инстинкт самосохранения». Взамен – другое. Выполнить задание и вернуться, не допустив разрушения казенного