И тошно. И даже вдвойне тошно от того, что ты сам напросился к Стэну, приглашал его в баню, стегал его, волосатого, распаренным веником, поил его, ненасытного, хорошим пивом и отличной водкой. Чуть ли не обнимался с ним. И только хихикал, когда он подталкивал тебя локтем, раздирая жирными пальцами копченого кижуча, и подмигивал тебе, говоря: «Расскажи мне, Андрей, где ты умудрился такую бабу себе откопать? Колись, очкарик! Если бы я встретил ее раньше тебя, то ни за что бы не упустил…»
Да уж, он бы не упустил. Сколько их у него было, и где они все теперь? Не знаешь. И никто не знает. А если кто и знает, то молчит, и не вытянуть из него ни слова даже каленым железом, потому что каленое железо – это всего лишь боль, а Стэн – это еще и страх…
Но тогда, четыре месяца назад, ты об этом совершенно не думал. А думал только о выгоде, которая светит тебе, если затеянное дело пройдет, как рассчитано, и еще о том, какой авторитет завоюешь себе в этом случае. Ты даже стал представлять себе тогда, как откроются перед тобой двери тех домов, о которых ты раньше и мечтать не мог, как будут расшаркиваться перед тобой те многие, кто прежде смотрел на тебя свысока.
Дурак, на кой черт тебе нужно было все это? Да и Бекки, жена твоя, умница, не раз говорила: «А ты уверен в себе, Андрей? Может, не стоит связываться с этим человеком? Конечно, я его не знаю, но мне совсем не понравилось, как он с тобой разговаривал. Может, не надо иметь с ним дел?»
Не надо было. Но ты не слушал ее, умницу. Только смотрел, как на полную дуру, и убеждал, брызжа слюной во все стороны, что эта связь – светлое будущее для вашей семьи.
Вот тебе и светлое будущее. Вот тебе и сияющие перспективы, Бубнов Андрей Павлович, черт бы тебя подрал…
Трах! В сердцах Андрей смахнул со стола стакан, в котором на самом дне еще оставалось на мизинец дешевого портвейна. Пол в забегаловке, где Андрей в одиночестве сидел за круглым столиком, был покрыт потрескавшимся линолеумом без определенного рисунка, и стакан не разбился, лишь глухо стукнул, как деревяшка о деревяшку, а вот портвейн вылился, растекся кривой кляксой и стал похож на лужицу крови. От вида ее захотелось плакать. Да Андрей и заплакал бы, будь он один в этом зале, но сидели за соседним столиком еще несколько выпивших посетителей, да и официантка была тут настолько роскошной, что даже в таком состоянии не хотелось терять перед ней марку.
Впрочем, тьфу на нее, не о том ты думаешь, кобелина позорный. Не о бабах думать надобно и не о марке своей, от которой осталось одно воспоминание, кстати, а о том, как выпутаться из создавшейся ситуации. Значит так – ты скажешь ему уверенно: «Я все продумал, Стэн, все просто отлично. В ближайшие месяцы я могу гарантировать тебе в два раза больше обещанного первоначально!», и при этом тебя будет распирать бросающийся в глаза оптимизм. Ты будешь розовощекий и ясноглазый, и от тебя не будет вонять перегаром. Стэн не любит, когда на него воняют перегаром. Для него это лишний повод подозревать, что на самом деле ты думал вовсе не о делах,