Впрочем, внутрь темнеющего даже в ночи зева ворот конюшни казачок скользнул не менее ловко и бесшумно, чем его многоопытный отец. Ну, и шума борьбы издавал… да не было борьбы, по большому счету. Пара караульных, оставленных тут для присмотра похищенных ценностей, и лошадей, даже не успели почувствовать, что уже не свободны в своих устремлениях.
Боярин, вошедший в конюшню уже неторопливо, не скрываясь, увидел вполне ожидаемую картину. Как увидел? – да с помощью еще одного артефакта, магического фонаря. Почти такого же, как те светильники, которыми были снабжены все комнаты в его замке, только меньших размеров и переносного. Узкий, направленный в одну точку луч осветил поочередно и казаков, и двух не самых мелких бойцов, которых сейчас вязали дядька с Захаркой. Точнее, казачок вязал, а старший уже стоял над поверженным, и аккуратно «упакованным» противником.
Никуда тащить их Николай не собирался. Пока. Допросить – да, но именно здесь и сейчас. Потому что не знал графика смены караула; да и без всякого графика мог заявиться кто-нибудь из подельников вот этих…
– Захар – беги за нашими, – велел он казачку, – да не забудь напомнить, чтобы потише там. Особенно Артем да Павел Большой.
Меньшого Павла уже не было, как и его деда, казака Никитича. Но крупного, даже громадного, и очень сильного парня по прежнему называли так. В подвижности, и ловкости он прибавил очень неплохо, но по сравнению с остальными казачатами Пашка, как и кузнецкий сын Артем по прежнему сильно проигрывали.
Захарка улыбнулся, и растворился в ночной тьме. Ну, а Николай, уже привычно сотворив над собой, и над местом предстоящего допроса купол, сквозь который не мог проникнуть ни единый звук, кивнул старшему Дементьеву: «Начинай!».
Опытный казак приступил, используя один из старых казачьих способов – начал энергично растирать уши врага – того, кого сам и связал Так энергично, что Николай даже поежился, представив, что такую экзекуцию проводят над ним самим. А насколько ладони дядьки были сильными и жесткими, он знал… на собственном опыте. Вот и вражина сейчас испытал; невольно в первый момент выдав достаточно важную информацию.
– Пся крев! – выдавил он из себя болезненный стон, и тут же замолчал.
– Ага, – озадаченно воскликнул внутри себя Николай, – поляк! И что теперь?
Польского языка ни прежний боярич, ни нынешний боярин Шубин не знал от слова «совсем». Ну, кроме уже прозвучавших внутри купола, да еще пары словосочетаний, одно из которых и вырвалось из груди пленника; со всей мощью его не самых слабых легких. Шубин же, вместе с дядькой, с улыбкой воспринявшие этот призыв к помощи вкупе с тревогой, задал себе еще один вопрос:
– И что пшекам от меня надо? Или не от меня, а от батюшки? Старые, так сказать, долги? Или, быть может, банальный промышленный шпионаж? Следили за графом Стрешневым, а потом и за мной – как наследовавшему графу самое ценное. Артефактора