явился самый, что ни на есть, настоящий человек – тень. Мистер Гофман, будучи чистокровным немцем, был мало того дисциплинирован, он был дотошный педант и любил предельную точность во всём. И выглядел он также соответственно: всегда был статен, суров, и в меру подтянут. Он точно также как и Мистер Брэкстон был глубок, умён и достаточно мудр, но только в своей социальной нише, где подобная черта некой брутальной наглости, в его весьма посредственном окружении местами вызывала даже страх, что обычно способствует цели посреди не откалиброванной массовой эмоции.
– Понаблюдать за ним, Мистер Брэкстон? – сдержанно в рабочей манере спросил Гофман, стоя подле, как и прежде, с единым на все времена холодным выражением лица, из которого толком-то невозможно было даже хоть что-либо понять.
– Нет, не нужно, Финн. Пусть вначале побалует своё тщеславие, да с мыслью новой свыкнется – кто он теперь, – Мистер Брэкстон, провожая тающие лучи солнца, плавно щурил глаза и также неспешно перебирал пальцами браслет с камнями. А с другой стороны, вслед за уходящим к закату солнцем, вместе со свежим юным ветром по голубому, темнеющему небу спешила уже наполовину объятая тьмой небольшая тучка, гордо предвещающая неминуемую прохладу в ночи.
– А, еже ли случится чего? Ведь поселился он не в самом спокойном районе.
– Ничего. Основной пакет документов придёт ему в Кембридж. А на буйство, у этого кролика канцелярского дури не хватит. Да, даже если он переберёт с элем на радостях, то всё равно, он же ведь романтик, поэтому всё обойдётся.
– Может вы и правы.
– Более того, – слегка вздохнув по окончанию тепла от последнего тонкого лучика света, Брэкстон продолжил, указывая на возвращение в кабинет с уже горящим камином, – у нас с вами, Мистер Гофман и без того на повестке дня дел хватает. Идёмте.
– А именно? Какие-то новые стратегии подоспели? – следуя за ним в холл усадьбы, Финн по-свойски озирался, – одну минуту, Мистер Брэкстон, я распоряжусь, чтобы мне тёплого лечебного вина подали. Сэр, вы будете что-нибудь?
– Вы всё эту гадость греческую на травах пьёте?
– Ну, да, приходится. По крайней мере, живот уже не так болит, ноет иногда, но не болит.
– Это хорошо, но всё равно гадость, пусть и греческая! А я, пожалуй, выпью хереса, распорядитесь и на меня.
Мистер Брэкстон встал у окна и на редкость мягко улыбнулся.
Ночь нежна
Шелест её близок
И словно бы волна
К брегам спешит её робкий призрак
За окном Луна
Ворох звёзд на ладони
Это моя английская весна
И я под ясным небом словно бы в короне
– Красиво, Мистер Брэкстон, ничего не скажешь, хоть я особо-то и не знаток, – по-свойски замерев, Гофман также тихонько встал у окна.
– Да, красиво безусловно. Знаете Финн, в нашей жизни,