я здесь оказался, меня сразу определили в небольшую палатку-домик. Жить было вполне комфортно, удобный лежак, столик и шкафчик для скарба. А буквально через несколько часов, только я успел распаковать вещи и собирался уже перекусить, как ко мне вошел кот, причём с такой самоуверенностью, как будто он тут хозяин, а не я. Чуть позже я выяснил у соседей, что кот и действительно тут жил с предыдущим бойцом, вроде как демобилизовавшимся по истечении срока службы и вернувшимся домой. Прогонять кота я не стал, вдвоём веселее, а за его странное и отрешённое отношение к миру прозвал его Чудаком.
Кот Чудак мне не мешал, жил своей жизнью, отгонял мышей и других грызунов от моих продуктов, требовал совсем немного – миску еды и плошку воды, так что в обычной жизни я его почти и не замечал.
А подселение к нам пса произошло вообще незаметно. Чудак сначала и не осознал, что у него появился сосед, только иногда недовольно поводил носом, а на вторую миску, всегда пустую, смотрел презрительно, как будто пытался сказать: «Хозяин, зачем мне это? Я, если захочу, и сам всё себе добуду». Он, действительно, в нашем небольшом городке считался уникальным котом, так как охранял от грызунов не только мои продовольственные запасы, но также и всего палаточного городка, а заодно и кухню высшего командного состава, за что уже несколько раз поощряли меня вместе с ним в виде дополнительного пайка.
Зверёныш же не отходил от меня, ночью спал поверх моей головы на подушке, а когда я уходил, залезал под койку и лежал тихо-тихо.
Но так продолжалось только первые несколько недель. Придя однажды с вахты, я рядом с кроватью увидел вместо привычного затоптанного коврика только несколько разгрызенных вдоль и поперек непонятных кусков ткани. Потом один из моих башмаков, правда, старых (я в них только по дому ходил или на зарядку), пропал. Его недогрызенную подошву я также нашел рядом с кроватью. Вывод напрашивался один – в моё отсутствие зверёныш скучает и всё время что-то грызёт. Наша медсестра Лера подсказала, что это у собаки зубы, наверное, коренные режутся, вот и чешутся, а чтобы молочные выпали, ими что-нибудь всё время надо жевать. По её совету я принёс домой увесистый пенёк с сучками, по величине явно крупнее зверёныша. Можно представить, каково было моё удивление, когда через несколько дней от него осталась одна труха плюс два небольших зуба на полу. После этого в нашем армейском братстве за зверёнышем закрепилась кличка «Пила», так он и остался – зверёныш-Пила.
Опять теряю сознание…
Наш звереныш долго бегал,
Но устал и пообедал.
Снова все зовут гулять,
Только очень тянет спать.
Но нет…
Пока Пила рос, у меня случалось многое, и в нарядах на кухне приходилось пахать, и лес мы несколько раз прочёсывали вглубь, только это не давало абсолютно ничего, ноль без палочки. И зачем вообще нас прислали сюда охранять этот непонятный лес, кому он вообще нужен? Здесь не только не росло ничего, понятного человеческому глазу (хотя ещё и оставались родные деревья, только вперемешку с невообразимыми),