внутрь, у нас спрашивали фамилию, имя и звание, затем надо было приложить по очереди ладони к какому-то прибору. И напоследок перед выходом нас ждал медбрат. Мы все его знали, как славного доброго малого, хоть и туповатого слегка, но сейчас он выглядел, как самый старший, чуть ли не вершитель наших судеб, это читалось не только в позе, но и в полу-прищуренных глазах. Мне сначала стало не по себе, а уже через секунду он взял мою правую руку и воткнул в неё неимоверной ширины шприц чуть выше локтя. Я только и успел, как охнуть…
Опять…
Я теряю смысл, я теряю жизнь,
Кто бы мне сказал – за неё держись…
Завтра не придёт – тоже может быть,
Остаётся только память ворошить…
В себя я пришёл в лазарете, сколько времени прошло, понять не мог. Когда зашевелился, прибежала медсестра, такая молодая, симпатичная и курносенькая, что я сразу забыл обо всех своих неприятностях и вопросах. Только и смог, что спросить, как ее зовут. Она ответила, что Лерой, и что мы с ней уже виделись, и опять вколола мне что-то. Но следующий провал уже не был полной отчужденной пустотой в сознании, я словно дремал, но иногда и звуки снаружи доходили до меня. Так я понял, что нас здесь десять человек, все с одинаковыми показаниями, недавно перенесли несложную, но необходимую для продолжения службы операцию. Ещё, когда врач осматривал меня, сказал, что я счастливчик, и заживает на мне всё, как на собаке. Тут я и вспомнил, а как же там мои Пила и Чудак? Кто же их кормит?
Когда Лера подошла ко мне с очередной порцией лекарств, я попросил посмотреть, как они там. Она улыбнулась завораживающе и ответила только, что Пила сидит у моей палатки и даже на шаг не подпускает к ней никого. Ну а Чудак, наверное, как всегда, гоняет крыс по городку.
Оказалось, что прошло всего трое суток после отбора и учений, меня скоро выпишут, и я сам смогу с ними разобраться. Правда, Лера с ухмылкой предупредила, что сначала надо было бы зайти к нашему Полковнику и попросить у него прощения за порванные штаны. Оказывается, он искал что-то в моей палатке, а Пила застал его за этим занятием и чуть ли ни на глазах у всех за заднее место вытащил наружу… И лаял так, как будто бензопилу на камне заело.
Да, к этому времени Пила уже был ростом приблизительно с хорошего пони… Пока шёл из госпиталя, я подумал: «Чем же буду кормить его дальше, если он ещё подрастёт?» Но когда я увидел эти неимоверные глазищи на иссиня-черной морде, которые смотрели на меня так, как будто меня не было несколько лет, и я пришёл с линии фронта контуженный на всю голову (хотя так сейчас и есть) … Я забыл про всё. Обхватил его огромную лобастую башку, мы потёрлись друг о друга, словно снова привыкая к запахам и ощущениям. И только тут я почувствовал, что не всё ладно… Пила не пускал меня внутрь своей же собственной палатки.
Я и уговаривал его, и гладил, и даже попытался взять силой – он не кусался, а просто рычал то на высоких, то на низких нотах что-то невообразимое, как та же пресловутая бензопила. Наконец, мое терпение закончилось, я