за минуту, и теперь жмурится от удовольствия, прихлебывая из бумажного стаканчика крепкий черный кофе. Они сидят достаточно близко, почти касаются локтями, но как минимум его это вовсе не смущает. Вглядываясь в темные воды залива, он напевает себе под нос песню, которая ей не знакома. Все, что она разбирает из его говора, – что-то про зонтик и автобусную остановку.
Хочется задержать дыхание и остановить время. Сидеть так еще пару часов, допивать остывающий кофе и слушать его бархатный голос. Барнс неожиданно красиво поет – наверное, мог бы сделать карьеру. По крайней мере, Пайпер точно заплатила бы за его концерт.
– А ты давно в Нью-Йорке? – Он делает еще один глоток, морщит нос и поворачивается к ней.
– Пятый год, – отвечает Пайпер, – с тех пор, как школу закончила.
– Почти как я, глянь-ка, – одобрительно кивает тот и снова поворачивается к заливу. – Я тоже пять лет здесь.
– А до этого где жили?
В другой ситуации она бы не решилась спросить, но сейчас это кажется даже нормальным.
– В Манчестере, – тоскливо отвечает Барнс, – а еще до этого – в Бикерстаффе. Но вырос я, считай, в Манчестере.
– Я там не была ни разу, – признается Пайпер. – И вообще в Британии не была.
– Серьезно? То есть из Дублина сразу сюда?
– Ну да. Не очень много видела.
– Да я до Нью-Йорка тоже не путешествовал особо. Мы-то, знаешь, какими нищеебами были?
– Кем? – Пайпер не уверена, что правильно понимает это слово.
– Нищеебами, – повторяет Барнс. – Я и Джек. Ну, для тебя мистер Эдвардс. Нас моя ба растила, и мы получали на неделю по пятнадцать фунтов на брата и все. А что такое пятнадцать фунтов? Разве что на сигареты хватит.
Пайпер плохо представляет себе пятнадцать фунтов, но кивает в ответ.
– Так что как работа попалась, сразу взялись, – он, не мигая, смотрит вперед, – даже не спросили, что за работа. Кто бы тогда знал, куда она нас приведет, да?
В рокочущем голосе сквозит тоска. И что-то еще, что Пайпер понять пока не может, но настроение все равно чувствует. И почему-то внутри растет желание сделать хоть что-нибудь, чтобы ему стало легче.
Хочется его обнять или хотя бы коснуться плеча, что угодно, лишь бы помогло. Но это не то что лишнее – это безоговорочное табу. Единственное, что Пайпер может себе позволить, это продолжать разглядывать его. Он ведь даже не заметит.
Как только она об этом думает, Барнс поворачивает голову. Их взгляды встречаются, и по телу бегут предательские мурашки. В горле появляется комок, который невозможно проглотить. В его глазах столько одиночества, что совсем непонятно, как он сам в нем не тонет. И при этом… почему он настолько красивый сейчас?
Пайпер Нолан, прекрати делать то, что ты делаешь. Ты себе не помогаешь.
– Замерзла? – спрашивает он, кивнув на ее голые руки, покрытые мурашками. – Поехали тогда.
– Да-да, – быстро подбирается она. Хорошо, что он это именно так понял.
Барнс спрыгивает с капота и протягивает руку. Пальцы тонут в его мягкой горячей ладони, тепло передается