тепло в моменты отчаяния.
Пип не могла разобраться в собственных чувствах. Казалось бы, она должна была находиться в шоке, но если быть до конца честной с собой, то она знала, что разрыва не избежать. Все признаки были налицо: их странные телефонные разговоры, все более редкие посещения им фермы, все более широкая пропасть между ней и его лондонской жизнью. Расшифровать все эти сигналы было несложно.
Сначала она думала, что может положиться на Доминика, что переживет с его помощью весь этот кошмар, что он будет рядом, пока она снова не встанет на ноги, невзирая на все сложности.
Получалось, что она в нем ошиблась. Он не мог дать ей того, в чем она нуждалась, – не мог или даже не хотел. Второе было, наверное, ближе к правде. Если поверить тому, что она только что от него услышала, то он намеревался завершить их отношения еще до несчастья и выжидал, чтобы не получилось слишком поспешно, – не хотел ее бросать, пока она была в полностью разбитом состоянии. Но Пип не очень в это верилось. Раньше их отношения были прочными, без трещин. Скорее всего, он убедил себя, что их отношения были шаткими и раньше, чтобы оправдать свое нынешнее решение уйти.
От этого ей было больнее всего. Пока Пип вынашивала планы на совместное будущее после ее возвращения домой, он придумывал, как бы окончательно с ней расстаться. С кем он откровенничал? Сколько его друзей знали про его план ухода? Не исключено, что они даже жалели его: бедняжка Доминик, он остается с Роз, потому что она разбита, человека в таком состоянии не бросают. Она представила их болтовню на встречах, которые она пропустила, на пьяных вечеринках, на которых он бывал без нее, пока она гнила в Суффолке.
«Он в ловушке. Скорее всего, до того, как она убила паренька, их отношения были еще терпимыми, но потом с ней случился срыв, и от отношений ничего не осталось. Дому оставалось только дожидаться, пока ей станет лучше, а потом проститься».
«Это затянулось на месяцы».
«Так и есть. Я и говорю: бедный Дом».
Что, если они правы? Что, если он не уходил, пока не убедился, что она уже ничего с собой не сделает? Пип не могла поверить, что он так думал. Ни разу после трагедии у нее не было мыслей о самоубийстве. Но знал ли об этом Доминик? Знал ли он ее вообще?
– Пип, милая, ты в порядке? – спросила мать, нарушив ход ее мыслей, и положила ладонь на ее руку. От этого прикосновения Пип опомнилась. Они сидели рядышком, обеим некуда было деваться. Теперь эта близость показалась Пип чрезмерной. Возникла необходимость вырваться, заручиться пространством вокруг себя, защититься, создать личное защитное поле. Она отодвинулась от матери, чтобы вскочить и сбежать.
– Все нормально, – сказала она. – Пожалуй, я пойду наверх. Мне просто надо…
Больше ничего не объясняя, она выскользнула из комнаты. Пип чувствовала себя бестелесной, как облачко дыма, такой хрупкой, что достаточно было чихнуть – и от Филиппы Роз апплби ничего не осталось бы.
– Крикни, если тебе что-то понадобится… – успела сказать ей в спину мать.
Пип поднялась по деревянной лестнице на второй этаж,