близился к вечеру. А в маленькой комнатке Лиза все рассказывала и рассказывала отцу Леониду и заплаканной Матрене о своей жизни дома. О воспитательнице, которая когда-то приводила ее домой, о соседке Гале, которая ее подкармливала и покупала вещи, о маме, которая всегда пила, забывая о маленькой дочери, о мужчинах и женщинах, устраивающих в их квартире пьяные драки и оргии, и, наконец, о страшном Сергее, избивающем мать каждый день.
Она очень просто, по-детски, говорила о том, как ей хотелось новое платье, мороженое и пирожок с капустой. О том, как было страшно засыпать по ночам, слыша крики матери и хохот мужиков, как она мыла по утрам посуду и выносила помои, как ходила за хлебом и как дети чурались ее, как смеялись над ней, обзывали и кидали в нее камни и палки.
Когда она закончила рассказ, Матрена, не выдержав, запричитала в голос и, обняв ее, прижала к свей груди.
– Ах ты, ангел мой! Да что же за страдания ты перенесла! И взрослому-то это не под силу.
Отец Леонид встал, и, нахмурившись, зашагал по комнате, потом обернулся к Матрене.
– Сейчас машина придет, мы в Александровский монастырь поедем, я тебе кое-что поручу. Надо будет походить здесь, с соседкой поговорить, собрать кое-какие сведения, бумажки. Будем Лизу спасать.
Они уехали в монастырь.
И эти бесконечные сутки, перевернувшие всю ее жизнь, Елизавета вспоминала всегда, как свой второй день рождения.
Глава 9
Ольга, слушая подругу, боялась пошевелиться. Побледнев, лишь пораженно качала головой и иногда шептала: «Боже мой! Какой ужас.». Время от времени охала: «Бедная ты моя! Как же так.»
Елизавета же рассказывала о своем прошлом без особых эмоций. Да и какие могут быть эмоции через столько лет? Все уже давно отболело, отвалилось, отстрадалось. Все болячки зажили, перестали зудеть, зарубцевались. И только душа по-прежнему болела. Да это и понятно… Душа – мерило наших дел. Она очищается страданием и раскаянием. Осознанием грехов и покаянием в них.
– Ну, что? Может, хватит? Довольно с тебя? – вздохнула Елизавета.
– А что? Есть продолжение? – ошарашенно вскинулась Ольга.
– А как же! Это только начало.
– Лиза, и ты еще усмехаешься? – Ольга недоуменно подалась вперед.
– А что делать? Лечь и умереть? Но это никогда не поздно сделать, а если хочешь жить – надо бороться. За себя, за память, за душу. И, как бы пафосно ни звучало, просто за жизнь!
– Почему ты никогда мне не рассказывала об этом? Столько лет мы вместе!
– А ты и не спрашивала. Видно, не находилось повода. – Елизавета встала, прошла по комнате, поглядела в темное окно. – Знаешь, я когда жила с мамой, очень боялась ночей.
– Почему?
– Потому что днем она была еще моей мамой. Слышала, отвечала, улыбалась. Казалась нормальным, вменяемым человеком. Если и пила, то в меру, понемногу. А к вечеру все менялось. Она, как голодный, кидалась к бутылке